Создай меня (ЛП) - Ловелл Л. П. "Лорен Ловелл"

— Именно здесь, на пороге смерти, когда ты думаешь, что единственный выход – это сдаться, появляется возможность отличить сильных людей от слабых, — он кивает, и меня толкают обратно в воду. Я снова паникую, барахтаюсь, и меня вновь вытаскивают. — Встань на сторону смерти, признай ее, только так ты сможешь одержать над ней победу, — рычит Джеймс, и меня снова окунают в воду.

На этот раз, когда уровень нехватки кислорода становится критическим, меня все еще не отпускают. Легкие горят, и отчаяние, граничащее с безумием, овладевает моим разумом. Здесь, на грани смерти, теряется способность мыслить рационально. Именно в этот момент разум перестает контролировать тело, и в бой вступает инстинкт самосохранения. Я терплю, терплю, терплю, пока, наконец, сил терпеть больше не остается. Тело отключается, перестает функционировать, а в голове единственная мысль – ни в коем случае не позволить рту открыться. Давление нарастает, и я чувствую, что вот-вот взорвусь. Рот сам собой открывается, я делаю вдох, но воздуха нет, поток воды заполняет мои легкие. Страх, паника и одновременно невероятное облегчение – я всегда боялась смерти, однако, пока мое тело отчаянно пытается справиться с удушьем, разум сохраняет удивительное спокойствие. Я бессильна что-либо сделать, и с осознанием этого приходит странный покой. Я проваливаюсь во тьму.

Прихожу в себя от того, что трудно дышать. Пытаюсь сесть и откашлять воду. Легкие напряжены и растянуты до боли. Я лежу возле резервуара с водой, надо мной склоняется Джеймс, а рядом на корточках сидит парень, который макал меня в воду.

— Поздравляю. Только что ты посмотрела в лицо смерти и победила, — говорит Джеймс. Я не чувствую себя победителем. — Прими смерть, Уна. Стань ее частью. Только тогда ты перестанешь ее бояться, — и они оба уходят. А я сижу, пытаясь откашляться и вытолкнуть из горящих легких остатки воды.

Когда же, наконец, мне удается встать, я выхожу в коридор и вижу там ожидающего меня Николая. С неизменным «Чупа-Чупсом» во рту он стоит, прислонившись к стене. Достав из кармана еще один леденец, он предлагает его мне, но я отрицательно качаю головой. Очередной приступ кашля сотрясает мое тело – легкие очищаются, избавляясь от остатков воды, и по опыту я уже знаю, что на это уйдет несколько дней.

— Ты отлично справляешься, голубка.

Мне приятна похвала Николая, она дарит уверенность в том, что все не зря, и что есть человек, которому я небезразлична. Мы вместе идем по коридору, и он, обняв меня за плечи, притягивает к себе.

— Ты ведь понимаешь, зачем я подвергаю тебя этим испытаниям? — он жестом указывает на меня. — Электричество, вода, боль…

Я отрицательно качаю головой и, честно говоря, не уверена, что хочу знать.

— Все это не потому, что мне нравится заставлять тебя страдать. Совсем наоборот, — на секунду выражение его лица становится искренне сочувствующим, а потом он продолжает: — Я расскажу тебе историю. Жил-был один человек. Он дрессировал собаку. Каждый раз перед кормлением собаки он звонил в колокольчик. А очень скоро просто при звуке колокольчика у собаки начиналось слюноотделение, независимо, получала она еду или нет. Выработался условный рефлекс.

Наморщив лоб и сдвинув брови, я смотрю на Николая.

— По большей части люди ничем не отличаются от животных. Наши рефлексы подчиняются мозгу. Когда тебя удерживают под водой, в голове рождается паника, она обусловлена инстинктом самосохранения. Я же хочу, чтобы ты могла управлять своим разумом, голубка. Для этого нужно обладать безграничной силой, — Николай на удивление широко улыбается. — Ты станешь невероятно сильной. Ты сможешь побеждать боль и страх. Более того, используя специальную подготовку, ты сможешь любой навык превратить в рефлекс. В условный рефлекс, — Николай качает головой. — Человеческий разум – это чудо.

Разве такое возможно? Не испытывать страха даже перед самой смертью? Я стану похожа на робота.

Глава 10

Шесть месяцев спустя

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Лучшая защита для любой женщины – это бесстрашие. /Элизабет Стентон/

Я стою, вытянув руки по швам. Игорь, один из новых наемников, медленно перемещается за моей спиной. Я чувствую его: каждый вдох, каждое движение. Как-то раз Николай сказал мне, что любой навык можно превратить в условный рефлекс, но я не до конца понимала смысл этих слов, пока не испытала на себе. В течение нескольких месяцев меня лишали любых человеческих прикосновений, кроме тех, что приносят боль. Николай называет это выработкой рефлекса убийства: прикосновение любого человека теперь ассоциируется у меня только с болью. Единственное исключения – это Алекс, но его невинных ласк недостаточно, чтобы компенсировать ежедневные многочасовые истязания. Мой рассудок больше мне не принадлежит. Меня словно запрограммировали.

Игорь переступает с ноги на ногу, и я напрягаюсь, но сохраняю неподвижность. Мне известно, что сейчас будет, и каждая моя мышца готова и жаждет отреагировать, но в задание это не входит. Игорь касается моей руки, и тело словно пронзает электрический разряд. Срабатывают уже сформированные инстинкты: я валю его на спину и цепляюсь пальцами в кадык. Убей! Убей! Убей! Ногти впиваются в его кожу, раздирая ее до крови. Мне хочется разорвать ему горло. Игорь хрипит и пытается ударить меня, но я, обхватив его голову руками, с силой ударяю ее о бетонный пол. Убей! Убей! Убей! Эти слова барабанным боем звучат в моей голове. Я не могу им воспротивиться.

От ударов о жесткий бетон череп Игоря раскалывается, я слышу треск костей, по уныло-серому полу растекается кровавая лужа. В конце концов, чьи-то руки пытаются оттащить меня, но на их прикосновения отвечает все тот же рефлекс: Убей! Убей! Убей! Я рычу и сопротивляюсь до тех пор, пока меня, наконец, не отпускают. Тяжело дыша, я сажусь на корточки и, обернувшись, вижу Сашу и Джеймса. Выражение лица Джеймса невозмутимое, а вот Саша бросает на меня понимающий и даже сочувствующий взгляд. Он знает, каково это, потому что сам проходит через подобное. Разница лишь в том, что у Саши нет даже возможности подготовиться к нападению.

— Голубка.

Я поворачиваюсь к стоящему слева Николаю. В последнее время он сюда зачастил, наблюдает за тренировками, потом обязательно разговаривает со мной. Гордость в его глазах всегда помогала мне справляться с болью и трудностями. Его гордость за меня давала веру в то, что все это не зря. Я стала сильной, и он это видит.

— Я очень горжусь тобой, — он улыбается и делает шаг по направлению ко мне.

Подпустив его на пару шагов, я отступаю и умоляюще прошу:

— Не надо, — потому что не хочу причинить ему боль, а ручаться за себя не могу.

Николай останавливается и, выставив перед собой ладони, говорит с печальной улыбкой:

— Голубка, всегда приходится чем-то жертвовать.

Я смотрю в противоположный конец комнаты и встречаю взгляд Алекса – выражение его лица серьезное, напряженное. В его глазах давно уже не видно былого легкомысленного веселья, жесткие тренировки сломили и его, но все же для меня он находит слабое подобие улыбки.

— Ты должна стать лучшей. А это всего лишь часть процесса, — уверяет меня Николай.

Стать лучшей… Сейчас это понятие кажется лишенным смысла, но я понимаю. Это моя цель.

Николай дает мне команду «вольно», и я ухожу, чувствуя направленные мне в спину взгляды всех присутствующих. Я превратилась в цирковой аттракцион и теперь больше похожа не на человека, а на животное. Дикое, бездушное животное. Вот что происходит, если человека лишают основополагающих моральных принципов и программируют на то, чтобы стать бессердечным, бесчувственным монстром.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

***

Вернувшись в общежитие, я сажусь на пол и прислоняюсь спиной к кровати. Теперь нас здесь четверо. Санни сломался на первых же тренировках по выработке условных рефлексов на прикосновения, и его увезли. Куда – не знаю.