С. Алесько - Поймать ветер

— Пять дней! При том, что он распробовал твоих девочек? Флокса, пощади, дай десять!

— Девять, — отрезала женщина. — И так получится целых две недели. И больше никаких лакомств. Каша, хлеб, суп, вода. Все! Скажи спасибо, что не требую платы за купальню и постель.

— Идет, — согласился я. В конце концов, не так все плохо. Безопасно, сытно, чисто. Малинка, наверное, будет ворчать из-за простой еды, но я сумею улучшить ей настроение. — Хлеб только пшеничный давай, не ржаной. И не ломтями, а рогалики. Малинка их так ест — залюбуешься…

Вид у меня при этих словах, верно, был дурацкий, потому что Флокса ничего не сказала, плюнула и вышла. Дверь запирать не стала, я укутался с головой в простыню и поспешил в купальню.

Девчонка, как ни странно, совсем не огорчилась из-за отсутствия лакомств.

— Теперь могу завтракать спокойно, — ухмыльнулась, лопая рогалик. — А то все боялась, что опять меня медом измажешь. Не терплю этот мерзкий запах приторной лаванды.

— А мне он стал еще больше по нраву, — заверил я сладенькую. — Хотя сама ты пахнешь куда приятнее.

— Трепло ты, Перчик, — хихикнула, а глаза скользнули мне ниже пояса. Вот ненасытная! Мы полночи не спали, и с утра, еще толком глаза не продрав, друг друга приласкали. Нет, я не жалуюсь, наоборот. Можно сказать, мечта сбылась… Жаль, Флокса быстро нас раскусила.

Малинка обрадовалась предстоящему скорому отбытию. Как ни нравились ей постельные занятия, жизнь в веселом доме, видно, все же напрягала. Поэтому, когда мы, наконец, вышли на улицу, жмурясь от яркого утреннего солнца, сладенькая даже напевала что-то под нос.

Флокса дала ей простенькое платье из тех, какие в Ракушнике носят приличные девушки среднего достатка, не забыла обувку да кой-какие женские мелочи. Видно, побаивалась, что девчонка все же попробует обратиться за помощью к властям.

— Я слышала, древлянин пару дней как съехал из «Пера павлина», — сказала хозяйка на прощание. — Но ты все же поторопись найти подходящий корабль, Перчик.

— Спасибо за заботу, Флокса. Мне в вашем расчудесном городке уже и самому надоело.

Малинка, стоя рядом, успешно делала вид, что хозяйки заведения вообще не существует на свете. Меня изрядно веселило важное, прямо-таки царственное выражение лица сладенькой, учитывая, что я прекрасно помнил все ее милые выходки в постели, совершенно не вязавшиеся с образом добронравной девицы белой кости.

Горбунья, когда мы зашли к ней перед уходом, видно подумала о чем-то подобном.

— Ох, Перчик, зря ты с ней связался, — заявила она, ничуть не смущаясь Малинки. — Стоит твоей красотке добраться до своих, и она начнет точно также смотреть сквозь тебя, как сейчас глядит сквозь нас, грешных.

— Да я на ней жениться не мечтаю, — усмехнулся я, краем глаза замечая, что девчонка чуть нахмурилась. — У нас сделка, Машуля. Я без малинкиного взгляда не зачахну, как цветок без весеннего солнышка.

— Очень на это надеюсь. И желаю получить от сделки только то, на что ты рассчитываешь.

Я рассмеялся, наклонился к подружке и зашептал ей на ухо:

— Не беспокойся, Машуля. Таким, как я, не страшны никакие хорошенькие мордашки, пусть кость у них будет хоть золотая.

Горбунья неумело приложилась губами где-то между моими щекой и шеей, и оттолкнула от себя.

— Помяну тебя Небесной Хозяйке, Перчик. Говорят, она заботится о слабоумных.

Я хмыкнул и, осторожно подталкивая будто нарочно медлившую Малинку, вышел в узкий вонючий проулок, из которого и попал в «Теплую норку» две недели назад.

Оказавшись на улице, девчонка расхохоталась.

— Уверена, ты кончишь тем, что женишься на этой Машке! — еле выговорила сквозь смех. — Если детишки унаследуют твою внешность и ее ум, будет не так уж плохо.

— В жизни обычно происходит наоборот, — подхватил я. — Придется оставаться холостым, дабы не плодить горбатых дурачков.

— Ф-ф-у-у, — разрумянившаяся Малинка, отсмеявшись, обмахивалась рукой. — Твоя подружка уморительно ревнует.

— Знаешь, сладенькая, я не привык смеяться над убогими и не люблю, когда другие потешаются над чужой бедой.

— Ты будешь читать мне проповеди? — девчонка опять прыснула. — Ты?!

Я махнул рукой и зашагал к выходу из проулка. Что толку спорить с белой костью? У них свои понятия. И, по большому счету, горбунья права. Связавшись с красотулей, нужно держать ухо востро, не выговаривать ей, а побольше соглашаться. Еще лучше просто молчать, что бы она ни болтала.

Малинка сразу нагнала меня.

— Обиделся?

Заглянула мне в лицо, глазищи большие, пытаются выглядеть встревоженными, но задорные искорки так и поблескивают в глубине. Мне в очередной раз захотелось расцеловать веснушки на ее носике.

— Нет, — обнял девчонку свободной рукой за плечи (другой придерживал закинутый на спину мешок с вещами). — Кто я такой, чтобы на тебя обижаться?

— Правильно мыслишь! — искорки выскочили на поверхность резвящейся рыбьей стайкой. — Я ценю послушание.

Мне оставалось только хмыкнуть. Самомнение у сладенькой — ого-го! Впрочем, заслуженно, по крайней мере, в моих глазах. Происхождение не простецкое, да и как женщина зело хороша — сладкая, искусная не по годам, и это дело любящая поболе иных мужиков.

В порту мы оказались быстро: «Теплая норка» — первое приличное заведение после череды грязных дешевых притонов, которыми нашпигованы домишки, ближе всего расположенные к морю. Нас тут же затянула людская толчея. Народ спешил по своим делам или болтался без оных: грузчики, торговцы, путешественники, моряки, воришки, портовые девки, вездесущие мальчишки, нищие, просто зеваки… Малинка таращилась по сторонам, будто селянка, впервые попавшая на ярмарку. Мне приходилось туго: и за котомкой приглядывай, и за девчонкой, да еще пробирайся сквозь толпу к причалу, стараясь никого чувствительно не задеть. Ни к чему мне сейчас излишнее внимание, совсем ни к чему… Нужно не теряя времени найти корабль, отправляющийся на материк, в любой порт Морены, а лучше — в Град-у-моря. Оттуда лежит наезженный тракт на север, хоть в Багряный Край, хоть в…

Не успел я додумать, как кто-то схватил мою руку, крепко обнимавшую девчонку за плечи, чтоб не потерялась в толчее, и дернул назад. Малинка метнулась куда-то вбок, солнце передо мной застила темная фигура, потом в голове полыхнуло слепящим белым светом, а сам я внезапно очутился на земле, будто меня туда притянуло.

— Попался! — раздалось сверху, и я понял, что древлянин, может, и съехал из «Пера», но не убрался из Ракушника. А еще запоздало сообразил, как глупо было укладывать на малинкино плечико свою клешню с изуродованным мизинцем. За талию прихватить ума не хватило или на худой конец за руку взять…