Девочка из снов (СИ) - Резник Юлия

— Просите, я был первый.

Тетка мажет по мне равнодушным взглядом и послушно сдвигает в сторону первую связку… с историями болезни?

— Распишитесь в журнале! — командует сотрудница архива. На автомате делаю, что велят, а у самого в голове уже совсем в другом направлении винтики вертятся.

— Значит, у вас и больничная документация хранится?

— А то где? Все сюда свозят.

Сердце сбивается с ритма. Кровь устремляется к голове. Так быстро, что слабеют ноги.

— И какой срок годности у этих бумаг? — будто между делом интересуюсь я.

— Срок годности, нет, Айсулу, ты слышала?

— Срок годности, молодой человек, это в магазине. А у нас срок хранения документов. Семьдесят пять годков вот на такое. Ну, ты скажи, Галь, кому оно надо — эти бумажки семьдесят пять лет хранить?!

— Ой, и не говори. Сижу тут, здоровье гроблю. У меня-то никаких аллергий не было. А тут поработала — и все. Ползарплаты на таблетки. А зарплата у нас какая? Одни гроши…

Дальнейшую тираду я уже не слушаю. Семьдесят пять лет! Подумать только. Значит, можно найти свою историю болезни. И её… девочки из снов, историю.

Вдруг становится душно. И дело вовсе не в архивной вековой пыли. Я-то уже на улице. Расстегиваю молнию на куртке, хотя за время, что проторчал в архиве, здорово похолодало.

Нет, ну найду я её… А дальше что?

Вдруг разочаруюсь? Не лучше ли оставить все как есть? Недосказанным…

Пока я мечусь, звонит телефон.

– Да, Аким, что-то случилось?

— Слышал, ты в город подался, начальник.

— Правильно слышал. Мне тут кое-какие вопросы надо порешать. А что?

— Слушай, я одну женщину обещал отвезти в поселок. А у меня тут… в общем, дела непредвиденные нарисовались. И непонятно, на сколько я задержусь. Ты меня случайно не выручишь?

— Без проблем, — я уже привык, что местные друг за дружку крепко держатся. Городским такого не понять. — Я как раз освободился. Скажи только, где ее забрать.

— У больницы. У Петровны со здоровьем беда. Вот она и катается туда-сюда чуть ли не каждую неделю.

То, что женщина серьезно больна — понятно сразу. Ее нездоровая худоба проступает даже через несколько слоев одежды. На когда-то симпатичном лице нет ни кровинки.

— Я — Иса. Аким попросил меня вас подвезти.

— Спасибо, — шелестит она и как-то так недоверчиво, что ли, на меня косится. Мелькает мысль, что ей не слишком комфортно садиться в машину к незнакомому хмурому мужику.

— Я — новый сотрудник заповедника. Начальник охраны, — уточняю на всякий случай, забирая из рук женщины довольно тяжелую сумку. Черты её лица расслабляются, а губы даже растягиваются в слабой улыбке.

— А я Елена Петровна. Учительница младших классов. Была… — добавляет, подумав, и снова отворачивается к окну. — Можно просто Лена. Не такая уж между нами большая разница в возрасте. Мне сорок семь… Всего сорок семь… Да. А так, наверное, и не скажешь.

Не глядя на меня, она качает головой. Я не уверен даже, что ее слова обращены ко мне. Она как будто сама с собой разговаривает. Недоумевая, почему ей так мало отведено.

Дальше едем молча. Я в принципе не самый разговорчивый человек на планете, а тут ведь понятно, что ей не до разговоров. Она на каждой выбоине, на каждой ямке вздрагивает. Морщится… И это в городе. Что будет на перевале — вообще страшно предположить. Там в некоторых местах от асфальта остались лишь воспоминания.

— Может, вам откинуть сиденье?

— Спасибо…

Оттого, что я еду максимально бережно, путь, который утром занял у меня два часа, растягивается на все три. Уже у дома Елены Петровны я не выдерживаю.

— Лен, может, тебе лучше было остаться в больнице?

— Может, и лучше. Но я не могу. У меня детки. Глаша и Сережка… А вот и они.

Вот эти?! Им сколько? Года три-четыре? Это ж во сколько Лена их родила?

— В сорок два, — шепчет она. — Уж и не надеялась, что получится. А тут сразу двое. Первый юбилей недавно отпраздновали. Пять лет.

Я что, спросил это вслух? Ну, дебил…

— Извини. Мне не стоило…

— Мама! Мама…

Два темноволосых смерча набрасываются на Лену. Та абсолютно без сил, я же знаю, видел! Но ради детей она берет себя в руки. Приосанивается даже. Что-то им говорит, любовно гладит по головам… Я каждый раз залипаю на вот таких для кого-то обыденных сценах. Как будто не из моей жизни.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Эй! Начальник… — слышу за спиной. Ну, хорош! Ну, хорош! Ко мне машина подъехала, а я даже не услышал.

— Акай?

— А ты, кто, думал? — скалится тот, а сам будто сквозь меня смотрит на Лену, торопливо подгоняющую детей к дому. Хмурится…

— Да как-то непривычно тебя на машине видеть.

— Так ведь разрешения на вертолет я так и не получил! — отбрехивается тот, а сам все пялится-пялится… Ну, и чего он там не видел? — Совсем плоха Ленка стала.

— А вы всех местных знаете?

— Всех-всех, — машет рукой Акай. — Я вообще чего остановился… Не знаю, в курсе ли ты, но завтра у нас праздник. Всемирный день заповедника или как там его? Все время забываю, как оно, бишь, зовется. В общем, я устраиваю гулянку. Сначала официальные мероприятия в администрации, потом, более тесным кругом — банька-шашлык-девочки… — Акай выходит из тачки, подмигивает с намеком и, потеряв ко мне всякий интерес, шагает к дому Лены.

Глава 8

Сана

Осознание того, куда я попала, приходит ко мне постепенно. А поначалу… Поначалу я не понимаю, кто эти странные люди, которые меня окружают. Они не плохие, нет. Скорее, очень несчастные.

— А что, у тебя мамка-папка есть? — интересуется неопределенного возраста женщина с редкими сальными волосами, приглаженными к черепу.

— Нет. Я жила с дедушкой, но и он умер.

— Значит, передачек не будет, — косится на меня зло.

Я не знаю, что на это сказать. Соскальзываю взглядом к зарешеченному окну. Раньше я все свободное время проводила на природе, в горах, а теперь не могу выйти из клетки. И это убивает меня. Медленно, но верно. Или лекарства, которыми меня пичкают по несколько раз на день…

— Как я здесь очутилась? — шепчу, качая головой из стороны в сторону. Открыть бы форточку, может, станет хоть немного легче, но тот, кто делал здесь ремонт, закрасил раму всплошную и, похоже, не один раз. Окна наглухо замурованы. Мы замурованы… Нас как будто и нет. По ту сторону натертых до блеска стекол.

— Как и все! — хохочет соседка и вновь утыкается в допотопный телевизор — роскошь нашей палаты. Я тоже затихаю. Кажется, если я стану послушной и незаметной — меня отпустят. Я же не буяню, как те, что в левом крыле, куда персонал заходит по два человека сразу… И где пациентов связывают. Но проходит месяц, другой, а ничего не меняется. И становится только хуже. Чтобы не сойти с ума в самом деле, я убегаю далеко-далеко из этих стен. Я не слышу, как на неходячих орут медсестры, моя душа, будто отделившись от тела, летает над горами и водопадами. За время, проведенное здесь, я четко усваиваю — с медсестрами ссориться нельзя. Ты целиком и полностью в их власти. А у тебя… у тебя власти нет. Ты абсолютно бесправен.

В те редкие моменты, когда в голове проясняется, мне кажется, что я действительно схожу с ума. Впрочем, случается это не так часто. Сознание затуманено приемом таблеток.

— Каргилова! Пойдем… Сегодня твоя очередь убираться. Твои — палаты по правую руку.

Персонала в психоневрологическом диспансере не хватает. Поэтому руководство привлекает к работе наиболее тихих пациентов. Из отделения реабилитации. Я послушно плетусь за санитаркой. Отделение, в которое мы направляемся, можно найти по запаху. Немытых человеческих тел и испражнений. Здесь содержатся самые агрессивные и буйные.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Мне под ноги шлепается замусоленная половая тряпка. А вот воду в ведро я набираю сама. Воняет так, что невозможно дышать. Прячу нос в воротнике казённой кофты. И первым делом, войдя в палату, распахиваю окно. Удивительно, но здесь оно открывается! Стою, не в силах надышаться. И только потом поворачиваюсь к скрюченному мальчишке на койке.