Маркиз де Сад - Жюльетта. Том I

Рассказ об этой необыкновенной конгрегации произвел на меня такое действие, что я решила не оставлять Клервилъ в покое до тех пор, пока она не поклянется помочь моему вступлению в ее клуб. Клятва ее была скреплена новыми извержениями спермы, которую мы обе сбросили в изрядном количестве на глазах троих здоровенных лакеев: они держали в руках канделябры с горящими свечами, пока мы страстно ласкали друг друга, и хотя это зрелище невероятно возбуждало их, Клервиль строго-настрого запретила им даже шелохнуться.

— Вот тебе еще один пример, — сказала она, — того, как человек привыкает к цинизму, и чтобы попасть в наш клуб, тебе придется доказать делом, что такая привычка у тебя есть.

Мы расстались, очарованные друг другом, пообещав встретиться снова при первой же возможности.

Нуарсею не терпелось узнать, как продвигаются мои отношения с мадам де Клервиль, и я в самых восторженных выражениях рассказала ему обо всем. Он захотел пикантных подробностей и получил их, затем, так же, как и Клервиль, попенял мне за то, что я держу недостаточно женщин у себя в доме. На следующий день я наняла еще восьмерых; теперь мой сераль состоял из двенадцати красивейших в Париже девушек, и каждый месяц я меняла их на дюжину свежих.

Я поинтересовалась, посещает ли Нуарсей клуб, о котором говорила Клервиль.

— В те времена, когда мужчины составляли большинство, — ответил он, — я не пропускал ни одного собрания, но теперь там всем заправляют представительницы слабого пола, чьей власти я не признаю. Сен-Фон того же мнения и вскоре после меня также вышел ^ из клуба. Но это ничего не значит, — продолжал Нуарсей, — если подобные забавы тебя интересуют, и если Клервиль находит в них удовольствие, я не вижу причин, почему бы и тебе не присоединиться к ним: любой порок имеет ценность, только добродетель смертельно скучна. На этих сборищах ты досыта утолишь свои страсти, и тебе хорошенько прочистят все трубы, поэтому в этом нет ничего плохого, и я тебе советую как можно скорее пройти вступительные испытания.

Он спросил, рассказала ли моя новая подруга о всех своих приключениях, я отрицательно покачала головой, и Нуарсей, улыбнувшись, заметил:

— Хотя у тебя и философский склад ума, и факт этот не мог остаться для нее незамеченным, она, очевидно, просто не захотела тебя шокировать. Ведь Клервиль — образец сластолюбии, жестокости, разврата и атеизма; она погрязла в чудовищной грязи и мерзости, только общественное положение и громадное богатство спасают ее от эшафота, которого она заслуживает многократно: сложи вместе ее ежедневные поступки, помножь их на число дней в месяце, и ты получишь потрясающую сумму; выходит, если даже вешать Клервиль каждый день, такое наказание не будет чрезмерно суровым. Сен-Фон очень высокого мнения о ней и тем не менее, насколько мне известно, предпочитает тебя по многим причинам, поэтому, Жюльетта, продолжай в том же духе и постарайся оправдать доверие того, кто может сделать тебя безмерно счастливой или глубоко несчастной.

Я заверила его, что сделаю все, чтобы не обмануть его надежд; Нуарсей отвез меня на ужин в свой дом, где мы долго беседовали и провели ночь, развлекаясь с двумя обходительными слугами, которые сполна удовлетворили все прихоти этого знатока сладострастия.

Вскоре после всех этих событий, которые всколыхнули мою душу, после всего, что я узнала за это время, я дошла до того, что стала ощущать просто-таки физиологическую потребность совершить свое собственное преступление без постороннего внушения и без чьей бы то ни было помощи, кроме того, я сгорала от нетерпения узнать, так ли уж надежна обещанная мне безнаказанность. Я все тщательно продумала и, наконец, решилась на самый ужасный и рискованный поступок. Желая подвергнуть испытанию свою отвагу и свою жестокость, однажды поздним вечером я облачилась в мужское платье, рассовала по карманам несколько пистолетов, незаметно вышла из дома, остановилась на глухом перекрестке и стала ждать первого встречного с намерением ограбить и убить его просто так, ради удовольствия. Я стояла, прислонившись к стене, и ощущала в себе небывалый подъем, который обычно вызывают сильные страсти и который сродни животному инстинкту, необходимому для того, чтобы насладиться злодейством.

Дрожа от нетерпения, я чутко вслушивалась в тишину и напрягалась при каждом шорохе; я до боли в глазах всматривалась в темноту и малейшее движение ночных теней принимала за приближавшуюся добычу. Наконец, где-то в отдалении послышалось невнятное жалобное бормотание. Я бросилась в ту сторону и увидела бедно одетую женщину, сидевшую на пороге дома.

— Ты кто такая? — спросила я, подходя к ней вплотную.

— Самая несчастная из людей, — всхлипнула она, и я заметила, что ей было не более тридцати лет, — и если вы — посланец смерти, значит, вы пришли с доброй вестью.

— В чем же твое несчастье?

— О, это ужасная история, — ответила она, подняв голову, и при тусклом свете уличного фонаря я разглядела приятное и нежное лицо. — Вряд ли можно найти человека несчастнее меня. Вот уже неделя, как у меня нет ни работы, ни денег; последнее время мы жили вот в этом доме, в крохотной комнатке, потому что нам нечем было платить за квартиру, даже не на что купить молока для ребенка, за это его отобрали у меня, а мужа посадили в тюрьму. Меня бы тоже арестовали, если бы я не убежала от злодеев, которые так жестоко обошлись с моей семьей. И вот я сижу на пороге дома, который когда-то принадлежал мне: ведь я не всегда была нищей, сударь. В добрые времена, когда я могла себе позволить, я помогала нуждающимся, может быть, и вы мне теперь поможете? Мне нужно совсем немного.

Когда я услышала эти слова, горячая волна радости пробежала по моим жилам. О Боже, подумала я, какой удачный случай, и как сладостно будет мое преступление.

— Поднимайся, — грубо сказала я. — В конце концов у тебя осталось твое тело, и я хочу им насладиться.

— Помилуйте, сударь! Меня терзает безутешное горе, а вы говорите мне такие вещи.

— Хватит болтать и делай, что тебе сказано, иначе горько пожалеешь об этом.

Я рывком поставила ее на ноги и приступила к осмотру; должна признать, что он не разочаровал меня: под юбками скрывались свежие, упругие и аппетитные прелести.

— А ну-ка, иди сюда. — Я положила ее руку на свое влагалище. — Да, да, я женщина! И нечего таращить глаза. Становись на колени и поцелуй меня для начала.

— О Господи! Оставьте меня, оставьте, мне это противно! Я бедная, но честная женщина, ради всего святого прошу вас не унижать меня.

Она хотела убежать, я схватила ее за волосы и приставила, пистолет к ее виску.