Генри Саттон - Эксгибиционистка. Любовь при свидетелях

— Нет. За исключением Клинта и Тиш, я их всех вижу в первый раз.

— О боже! — воскликнула она, но тотчас подавила удивление. Надо же, в ней была какая-то особенная кротость, которая даже этому невольному восклицанию придала энергию чувства. — Это все-таки странно!

— Со мной такое происходит постоянно, — сказал он.

— Вы, должно быть, ужасно устали от всего этого.

Потом она рассказала ему о гибели мужа и ребенка в автомобильной катастрофе, посвятив его в эту трагедию вовсе не потому, что так поступали все, или не только из-за этого, но также и потому, что вдруг почувствовала: наконец ей удастся рассказать об этом спокойно. И он слушал ее, вслушиваясь больше в ее голос, чем в слова, — ведь она так замечательно держала голову, вздернув подбородок, а ее тонкая шея была такой пронзительно хрупкой.

Итак, думал он о Карлотте, но Тиш, когда поздравляла его с триумфом, имела в виду Джослин. Все были в гостиной, а он стоял у проигрывателя и перебирал пластинки Эдди Дьючина, ища ту, которую хотел послушать. Тиш подошла сзади, с явным намерением помочь в поисках.

— Джослин?

— Ну да! — сказала она сладчайшим голосом. — Она весь вечер сама себя распаляла для вас. Вы должны замечать такие вещи. За этим так забавно наблюдать.

— Очень забавно, — сказал он, поморщившись.

Мередит понял, что ему стоит как следует обдумать слова Тиш и попытаться определить, правду ли она сказала. В конце концов, Джослин не столь уж безнадежно недоступна. Он пока не мог решить, в какой степени сделать скидку на ее опыт хваткой девицы из Нью-Йорка и некоторой нагловатости — что, возможно, предусмотрено ее ролью, но, во всяком случае, ей удалось притвориться, что она с ним флиртует. А это и составляло предмет его интереса. Не так ли? Так.

Но он не думал о Джослин всерьез, помня, как Карлотта время от времени устремляла на него взгляд холодных, почти призрачных серых глаз. Эти глаза внимательно следили за тем, как он и Джослин пытались поразить друг друга, но оба потерпели неудачу. Или ему показалось?

— Помню, еще в юности, — говорил он, — кто-то мне сказал, что все эти разговоры о сексе — просто детская болтовня. Куда приятнее заниматься сексом. На меня это тогда произвело сильное впечатление. Эта фраза показалась мне такой глубокомысленной. Но, знаете, она оказалась лживой. Говорить о сексе дело тоже приятное.

— Но ведь одно другого не исключает, — сказала она, зачем-то взглянув на свои руки. Машинально он тоже опустил глаза и заметил, какие ухоженные у нее ногти и какие тонкие и длинные, без колец, пальцы.

— Наверное, нет, — сказал он.

— Ну и хорошо, — сказала она и отвернулась. Странная ситуация. Но он не собирался продолжать.

Он сидел рядом с Тиш и включился в разговор, который она, Клинт и еще несколько гостей вели о Брехте, и забыл о ней.

А позже, когда гости начали расходиться, он предложил Карлотте подвезти ее на такси. Она отказалась, указала пальцем на его рюмку с бренди и заметила:

— Армяне голодают. А вы хотите оставить такой прекрасный бренди. Я сама доберусь.

Он проводил ее до двери, вернулся, допил рюмку и почувствовал облегчение. Он неплохо провел время и оказался паинькой. Удачная строчка. Джослин давно уехала, вот и Карлотта его покинула, он остался один, был слегка пьян и более чем слегка утомлен.

Он пожелал всем доброй ночи и ушел.

Выйдя из лифта и сделав несколько шагов по направлению к двери, думая только о том, как бы поскорее добраться до постели, он услышал чей-то приглушенный кашель. Он оглянулся и увидел, как из ниши с почтовыми ящиками у стены показалась Джослин.

— Все в порядке? — спросила она.

— Что вы имеете в виду?

— Ах, да перестаньте! Не волнуйтесь. Она ушла, — сказала Джослин.

— Кто?

— Да Карлотта, конечно. Вы не могли не заметить, как она ждала, когда же мы соберемся уходить. Лишь бы все усложнить. А мы так все здорово провернули.

— Что здорово устроили? Провернули?

— А вы как думаете? — спросила она.

— Разве мы что-то устроили? Провернули?

— Ну, значит, мне показалось, — сказала она. — Но если вы забыли, то и я могу забыть.

Он рассмеялся. Она тоже. Смех разрядил напряжение.

— Извините, я просто раньше… ну, в общем, меня еще никогда не соблазняли.

— Не соблазняли? Не верю.

— А разве соблазняли? — спросил он. — Да, пожалуй, было.

— Ну и отлично, — сказала она, словно в этом и сомневаться было бессмысленно. — Тогда пошли?

Только потому, что от выпитого за вечер у него притупилась острота восприятия, он согласился.

Она вела себя настолько непривычно, вне рамок нормального, как ему представлялось, поведения, что он просто ума не мог приложить, как с ней разговаривать. Разумеется, этого она и добивалась — чтобы ему нечего было ответить. Ему ничего не оставалось делать, кроме как следовать за ней. Он уже собрался поймать такси, но она вдруг пронзительно свистнула проезжающему автомобилю, взяв на себя и эту заботу. Она, однако, сообщила ему свой адрес и позволила передать это шоферу.

Они поехали через парк на Ист-Сайд. Она разрешила ему расплатиться, но потом опять взяла бразды правления в свои руки: сама открыла дверь, сама вышла из машины, сама нажала на кнопку в лифте, сама отперла дверь квартиры. Он не успел даже осмотреться и предложить ей чего-нибудь выпить, как она уже поцеловала его, а потом, едва позволив ему испытать первый прилив удовольствия от ее поцелуя и ощутить тепло ее тела, вырвалась из его объятий и ушла в спальню.

— Налей нам чего-нибудь, — распорядилась она оттуда. — Принеси сюда.

Все это было ужасно. Он вообразил себя на конвейере, как в одном из тех старых немых комедий, с той лишь разницей, что в конце конвейера была не циркулярная пила, а койка. Он не мог понять, нравится ли ему это, или, может быть, это его пугает и ему грозит сокрушительное поражение. Она словно бросала ему вызов. С неприятным чувством, едва ли не с ужасом, он двинулся к бару, чтобы налить им… Но чего же? Что она хочет? А какая разница? Наверное, никакой, и он остановил выбор на бренди — он пил его в продолжение всей вечеринки. Бренди с содовой. Он еле нашел лед в холодильнике, потом открывалку, чтобы открыть бутылку содовой. Он наполнил два стакана и отпил из своего, прежде чем направиться в спальню.

Она лежала на кровати голая.

— Я здесь, мой тигр, — прошептала она.

— Вот, пожалуйста, — сказал он, протягивая ей стакан.

Он отпил большой глоток из своего стакана и снял пиджак.

— Правильно, — сказала она. — Снимай, снимай все!

Она произнесла это так, словно была зрителем в дешевом варьете и смотрела стриптиз. Он решил подыграть ей и стал медленно расстегивать рубашку, демонстративно долго возясь с каждой пуговицей, и затем резким движением сорвал рубашку с плеч. Она присвистнула, не так громко, как тогда, когда ловила такси, но с той же шокирующей вульгарностью.