Роузи Кукла - Не сотворяйте ангелов из женщин

Ритка хорошо запомнила тот вечер, когда к ним неожиданно, кто–то несмело стукнул в дверь.

— Кто? — Спросила тревожно, подойдя к двери.

— Свои. — Услышала довольно звонкий и молодой мужской голос.

— Свои все дома! — Ответила, как научила ее мать отвечать с детства и никому не открывать.

— Да мы тоже свои, с батареи, артиллеристы мы. Откройте хозяюшка, пожалуйста…

И это его «пожалуйста», такое мягкое и неожиданное невольно заставило ее выполнить его просьбу.

Дверь распахнулась и на нее вместе с холодом и парами воздуха надвинулась фигура военного в ремнях, шинели и шапке, с красной звездой.

— Николай Гаврилович! Командир зенитной батареи!

— Рита…. — Сказала и отступила, невольно поправляя теплый платок на груди, прикрытой скрещенными руками. — Рита Галкина. — Почему–то так неуверенно и смущаясь.

— Мама! К нам Николай Гаврилович пожаловали… — Так почему — то его представила. И засмеялась сама, радуясь тому, что у нее так официально все получилось и запомнилось сразу же: и как зовут его, и его отчество…

— Старший лейтенант, Макаров Николай Гаврилович, командир зенитной батареи, а это наш политрук… — И представил им с матерью второго военного, который стоял пока что за ним, а потом шагнул следом…

С печки тут же высунулись любопытные головки ребят, а из соседней комнаты довольно уверенно вышел на середину и представился брат:

— Вадька! Сын Константина Васильевича, студент Рыбинского речного техникума.

— Да Вы проходите, раздевайтесь, присаживайтесь. — Засуетилась Ритка. — Сейчас чай пить будем. Вы варенье с черной смородиной любите?

Вот так за чаем, можно сказать, и познакомились….

Когда они ушли, то Ритка тут же к бабушке, на ее половину дома.

— Баба Таня, бабушка!

И потом, захлебываясь от восторга, стала рассказывать своей родненькой бабе, которую очень любила, о вечернем посетителе. Судя по ее реакции, так отметила баба, внучка влюбилась в этого военного сразу же. А это ей не очень–то понравилось. Время тревожное и ненадежное…

— Ты что же, втрескалась по уши? А как же Максимка? Да разве же так можно?

Да! С Максимкой получалось как–то не очень красиво — подумала Ритка. Но это ведь с какой стороны посмотреть?

— И что, так и бросишь? — Спросила неожиданно строго бабушка.

— А что делать? — Сказала со вздохом. — И потом, ведь Максимка уже и не пишет, забыл, наверное. — Добавила оправдываясь.

Но баба сердцем почувствовала, что внучка уже все для себя решила и определилась. Она так всегда! Загоралась ярко, влюблялась и бросалась в любовные приключения очертя голову. Вот и с Максимкой, соседским парнем она такой роман закрутила, что баба всерьез обеспокоилась тем, что внучка может, не обговаривая с ней и родителями, выскочить за него замуж.

С одной стороны выходило, что Ритка оставалась как бы в невестах, а с другой…И потом эта война. А кто его знает, уцелеет ли, останутся ли прежние чувства? А девке что? Ей ждать некогда, у нее век короткий. Сегодня девка, а завтра мамка! Так было и такой участи ей не избежать. И хоть война, хоть света конец, а девки все так и будут беременеть и рожать! Вот и выходило, что с первым красивым парнем, тем более военным и офицером сделать это было всего лучше, чем ждать и гадать: будет, не будет, вернется ли и останется вообще живым?

— Ну а этот, как его там…, он хоть красивый? — Спросила, прижимая к себе пышущую от нетерпения внучку.

— Конечно! Ну что ты, никакого сравнения! — Тут же ответила Ритка.

И потом, ты представляешь, как смотрятся рядом: офицер в военной форме и с ним молодая учительница…Наверное лучше, чем с каким–то токарем?

— Но, но! — Строго сказала баба. — Пока что у нас страна советов рабочих и крестьян, и что–то я не помню, чтобы кто–то на рабочий класс…Всех их… Ты ведь читала…. Так что, внучка, поосторожней с нападками на рабочих. Пока что за ними вся власть! И потом, а вдруг он, твой Маскимка, вернется? Что тогда?

— Да ладно тебе, бабушка, стращать! Это в газетах пишут, что власть вся у рабочих и крестьян, а как на самом деле? У партийцев она вся! У партийцев да Сталина!

— Ты вот что, девка! Поменьше болтай…

— А чего я должна бояться? Правды? И потом, я сама слышала, как мужики летом о Сталине говорили, что он как черт, что сухорукий, что одна нога короче другой. И что он никакой не Сталин и вождь, а самый обыкновенный черт!

— Ой, внученька! Да, как же так можно?

— А что? Мужикам значит можно говорить, что думают, а нам, бабам, нельзя?

— Вот потому и нельзя, что не можно. Не бабьего это ума дело. Пусть мужики себе по–пьянке болтают. А нам даже и подумать об этом нельзя. И потом, хорошо, что в Воронине все порядочные и семейные, что знают друг — друга. А то бы…Знаешь, это ведь к нам никакого ЧК не было, потому что все дружные и не нашлось среди нас никакого сексота, как в других деревнях…Только и узнаешь, что тот предатель, тот шпиен. А я их, шпиенов этих и заговорщиков вот, как тебя сейчас, знала. Все они порядочные и честные люди, труженики, просто сволочь какая–то среди них нашлась, и их всех…Ну, о том, что Сталин этот никакой не вождь, так об этом и раньше все говорили, и что колченогий и сухотка у него… Да еще, что и жену свою застрелил, и Кирова… Знаешь, люди ведь многое знают, народ хоть и молчит, а знает…Вот и мы с тобой знаем и помолчим. Себе дороже будет и семье. Так что внучка не думай, что ты одна такая догадливая, все знают, да помалкивают! Потому и мы станем молчать. Договорились?

Ну а теперь давай, о нашем, о бабском! Так ты говоришь, что красивый, что тебе сразу понравился….

С начала войны враг уже не раз пытался разрушить и как–то остановить производство на Рыбинском авиамоторном заводе. Потому, считай что каждую ночь в небе, со стороны леса разгорались самые настоящие сраженья: когда сразу несколько самолетов противника пыталась прорваться сквозь огонь зенитных батарей и поджечь, разрушить корпуса завода.

На усиление противовоздушной обороны была в начале ноября выставлена на подходах к заводу зенитная батарея, которой командовал молодой, только недавно получивший очередное звание — командир, старший лейтенант Макаров Николай Гаврилович.

Поначалу появление батареи рядом с деревней вызвало оживление среди молодежи и неподдельный интерес, но потом, после бесплодных попыток что–то разведать и трепке дома от родителей, интерес поутих. К батарее никого не подпускали часовые, да и сами военные никуда не отходили от своих орудий, которые задрали вертикально вверх свои длинные орудийные стволы, словно журавлиные шеи.