Реверанс со скальпелем в руке - Тамара Шатохина

разговору. Но всё так долго, настолько хреново… — голос дрогнул, и он потерянно отвернулся.

— Во ты, пап… действительно, — удивленно прошептал сын.

— И не говори! — улыбался Георгий, — вляпался по полной.

Разговоры по душам между ними вдруг стали необходимостью. Не о Маше — эти два раза и так вывернули душу наизнанку. По приходу с работы его ждала свежая еда — не всегда еще вкусная, но вполне съедобная еда. По-мужски сытная и простая в приготовлении: картошка по-домашнему, супы с нормальным количеством куриного мяса, плов, каши с мясом, простые овощные салаты, омлеты с шампиньонами и колбасой, иногда — покупные пельмени, если сыновья задерживались на тренировках по плаванию и баскетболу.

А Маша всё спала… Он несколько раз набирал отца и сбрасывал. Что истерить? Просто не с кем больше было поделиться своей неуверенностью и болью. А мальчишки будто и поняли его, но как-то настороженно, с ожиданием непонятно чего. Ясно же, что понять другого человека может только тот, кто пережил что-то подобное.

Маша лежала там — живая, дышащая. Пальцы шевелились, вздыхала иногда чуть глубже… Ему сразу докладывали и если не операция, он мчался к ней, садился рядом, смотрел, говорил… Может и правда — нужно говорить? Детский сад… честное слово! Потому что на звуковые раздражители она не реагировала, это показывала аппаратура. Но он все равно говорил — рассказывал об интересных операциях и сыновьях, о погоде и чертовом ковиде, который пошел на новый виток…

В один из дней, в конце апреля, выйдя из операционной, в которой все еще звучала музыка, подобранная Стасом, он услышал:

— Георгий Зурабович, кажется, есть хорошие новости о Маше. Звонили из реанимации, свяжитесь с ними. Или сами туда?

Он не стал связываться — сам поскакал, как резвый рысак. Ног не чувствовал, сердце разносило грудную клетку! Сколько времени боялся худшего, а сейчас почему-то был абсолютно уверен, что Маша выйдет нормально. Пять месяцев, это конечно много, слишком много, без последствий не обойдется, это понятно. Хотя для неё было сделано всё возможное. Теперь реабилитация — месяцев несколько. И всё же… всё же! Возле кабинета сидела и улыбалась ему навстречу Светлана:

— Георгий Зурабович! Виталий Иванович решил начать реанимационные мероприятия. ЭЭГ показал уменьшение индекса медленной активности и постепенное восстановление альфа-ритма.

— И это всё? А что послужило показанием к ЭЭГ? — напряженно допытывался Шония.

— Яркая реакция на световую, звуковую и болевую стимуляцию при очередном осмотре. Она выходит из комы, — улыбалась медсестра, — но вам нельзя туда, будете только мешать. Садитесь… подождем. И я спросить хотела, — замялась она, — вы обратитесь в профильный реабилитационный центр или…? Здесь есть все специалисты — физиотерапевты и невролог, а у меня есть диплом нейрологопеда. И женская помощь нужна при гигиенических вопросах и принятии пищи, массаж с эфирными маслами…

— С Гнатюком порешаем, — сцепив руки, старался Георгий говорить ровно и спокойно. Но глазами постоянно косил на дверь реанимации.

— Вы умничка, Света, но там же целый комплекс, расчету подлежит всё — от уровня нагрузки до самой программы. Посмотрим… Посмотрим.

Через какое-то время вышел Машин лечащий. Смотрел на Шонию, улыбался…

— Нормально! Спит, сейчас просто спит.

— Как спит? — возмутился Георгий, а потом обхватил врача за плечи и повел по коридору: — Виталий Иванович, ну хоть что-то…?

— Речевая под вопросом — там непонятно… она шептала что-то, но кажется по-французски. В школе учила?

— Да, у них с углубленным было. А что? Что она сказала?

— Красивый язык… особенно в женском исполнении. Что? Я не разобрал, тихо шептала.

— Но разобрали, что французский? Значит…?

— Замедленно, конечно. Речь или мышление? Гоша, не пыли, — устало отстранился он, — проснется — пройдет полное обследование, тестирование. В любом случае, ортопедическая и неврологическая реабилитация понадобятся, как и щадящая диета. Логопед? Вот заговорит по-русски… Ты зайди, посиди. Отцу сам, или я?

— Сам, сам, спасибо вам…

Маша спала, теперь действительно спала. В носу отсутствовал назогастральный зонд, сняты были с тела почти все датчики. В локтевой впадинке — катетер… Опять не удержался, взял в свою руку тонкую худую ладошку — осторожно, опасаясь разбудить. Привычно прислонился щекой, прикрыв глаза, поцеловал осторожно… И услышал сказанное шепотом во сне:

— Franзois, fils…[2]

Нет, видимых затруднений речи нет — ликовал Шония. Перевод? Перевод… он быстро вытащил из кармана блокнот и ручку, проматывая в памяти звучание слов, записал. Посидел еще, глядя на Машу. Спать хотелось… рядом тут же упасть и просто тупо спать — откат, понятно.

В коридоре, по пути в хирургию, ему встретилась старшая.

— Георгий Зурабович, может послать домой к Маше кого из девочек? Нужна будет одежда. Больничное застиранное как-то не способствует настроению, а просто свои тапочки да халатик…

— Не нужно девочек, Андреевна. Мы же дверь тогда ломали, ключи завезли мне. Заскочу по дороге домой. Маша будет до утра спать. Что-то ей там слабенькое накапали… утро мудренее, так же? — улыбался Шония.

— Так, — радовалась за него женщина, — идите, выспитесь тоже. Завтра трудный день — тестирование.

По дороге домой Шония заскочил в пока еще открытый цветочный и потерянно застыл перед ведрами со всем этим великолепием. Огромное количество цветов, на удивление, создавало в магазине неприятный запах.

— Вы что-то выбрали? — поинтересовалась продавец, — или хотелось бы что-то особенное?

— Что-то особенное, да, — согласился он, улыбаясь во весь рот. Начинало доходить — с опозданием, в мелочах… Он берет цветы для Маши, для живой Маши!

— Самые нежные… мне самые что ни на есть нежные и не пакуйте в целлофан, просто как-то… чтобы не завяли.

Из магазина он выносил действительно нежные белые ромашки с веточкой мелкой гипсофилы и парой ярких зеленых листочков, воткнутых в какую-то влажную штуку.

Возле Машиного дома еле нашел место для парковки — народ уже вернулся с работы. Быстро прошел в подъезд, сунул ключ в дверь и… никак. Подергал его, вынул, подумал… и нажал кнопку звонка. Дверь открыл Машин бывший. Секунды смотрел на Шонию, потом медленно спросил, меняясь лицом:

— Маша…? Что?

— Нормально, пришла в себя, — быстро снял куртку и ботинки Георгий и прошел мимо него в спальню. Оглянулся вокруг — теперь здесь было чисто, полный порядок. Мотнув головой, открыл шкаф.

— Ты что делаешь? — наконец отозвался от двери Сергей, — ворвался…

— Реабилитация, восстановление… — цедил сквозь зубы Шония, — не меньше нескольких месяцев Маня проведет в реабилитационном центре, нужна одежда. Тащи сумки, чемоданы… что тут есть?

— Сейчас, — дернулся Сергей и скрылся с вида.

А Шония стал быстро вытаскивать из шкафа всё женское — всё, что попадалось под руку, всё, что увидел. Кажется, бывший