Иная. Песнь Хаоса - Мария Токарева

– Вот что же ты раньше не рассказывал, – смеялась Котя, когда они оставались наедине.

Других секретов из Хаоса выдавать при людях не следовало, даже при матери.

Все соседи беззлобно восприняли весть о добром воссоединении семьи. Потерявшие родных в битве только с грустной радостью кивали, жалея, что им-то не на что надеяться. Кое-кто получил новую веру, также ожидая вестей о родичах и друзьях из дальних деревень, сожженных войском Молниесвета. Котя же сама не верила, как все-таки умеют свиваться ленты судеб.

– Вот так бывает, – временами пожимал плечами Вен Аур. – Теперь я твоего дядьку учу! Ох и суров он. Ему бы старый кузнец ни за что не спустил некоторых слов. Но я и сам недавно ходил в учениках. Хорошо, хоть с Огневиком научились кое-чему от «древних».

– «Древние», наверное, и иные ремёсла знали, – задумалась Котя, вновь вспоминая рассказы о Хаосе.

Природу его еще предстояло разгадать когда-то кому-то. В нем теснилось множество загадок, неподвластных даже его обитателям.

– Как все-таки интересно у людей, – задумался Вен Аур. – У нас не делают одежду или оружие – какие когти себе отрастил, теми и бейся.

– Нет у нас когтей. И иногда их не хватает, – вздохнула Котя.

Рассказ матери всё не шел из головы. Впрочем, супротив роя стрел когти не помогли бы.

– Я думаю, если бы вы хотели, то отрастили бы их! Попробуй, пока тебе нет двадцати весен. Вот я уже могу принимать только две формы, и больше ничего в них не изменю, – предложил Вен Аур.

И Котя вновь вспомнила за повседневной суетой некий тихий шепот, запечатлевшийся в песне. Хаос просил ее измениться. Она бы хотела, но не когти отрастить, а как-то иначе. Забота о младшем брате, запах молока, идущий от него, детский плач и улыбки, сменявшие его, – бесценно и исконно, общий закон для обоих миров, общая радость. Как бы она хотела подарить Вен Ауру такого же крепкого мальчика или, возможно, пригожую доченьку.

– Не меняй, ты мне таким нравишься. Представляешь, если бы у тебя вдруг нос огромной репкой отрос? – отшутилась Котя, отгоняя печали.

– Было бы забавно. Удобно для маскировки. Хотя маскироваться я по-прежнему умею. На час или два в кого угодно превращусь, – улыбнулся Вен Аур, вновь поражая новыми открытиями.

– Вен, просто будь собой. И будь со мной, – вздохнула Котя.

Зима сменялась весной, дни текли спокойно. После череды разрушений выстраивался новый порядок жизни. Деревья вспенивались почками, наполнялись соками, с крыш спадал снег. Близился Праздник Весны. Девятнадцатая весна Коти, отчего в сердце теснилась неопределенная тревога: «Что, если я не изменюсь до двадцатой весны? И как я должна измениться?»

Беспокойство в ней ничем не проявлялось, разве только в неуловимых мгновениях задумчивости. Но за чередой дел их не замечала даже мать, которая после встречи сделалась чуткой и ласковой. Дядька Краш обращался с ней много лучше ныне покойного отчима. Измученная женщина к середине своего века наконец-то через испытания и лишения встретила того, кто не бросал ее, окружал заботой жену и ее ребенка, своего племянника. Чем-то матушка теперь походила на ту улыбчивую женщину, которую смутно помнила Котя в первые пять лет своей жизни. А по общению с ней суровый хамоватый дядька Краш не уступал неизменно ласковому любимому Вен Ауру. Так и жили все мирно. Разве только Котя ощущала смущение: она оставалась хозяйкой в избе, хотя по старшинству устраивалось обычно все иначе. Но здесь и случай вышел особый, война смешала все традиции.

– У тебя муж-то какой красавец, – замечала матушка, одобрительно поглядывая на Вен Аура, но все же изредка понукала дочь: – Только что же без родительского благословения?

– Получилось так, не могли вернуться, – вздохнула дочь.

Матушка отложила веретено и дотронулась до плеча Коти:

– Правда, тебя за лиходея мы чуть не отдали?

Лицо ее исказилось от набежавшей тени вины. Но Котя ни в чем ее не упрекала. Она научилась прощать.

– Отдали, но Вен меня спас. Это всё в прошлом, родная. Живы вы – это главное, – ответила она.

В это время захныкал братик, приложившись лбом о край лавки. Он подрос и уже бодро ползал, временами приподнимаясь, пытаясь научиться ходить. Так и получал первые шишки, хотя все за ним неусыпно приглядывали. Но куда уж без мелких происшествий!

– Ах ты, неугомонный. Ты такой же была, Котя. В меня, значит, оба, а не в отцов.

Мать тут же бросилась к сынишке, но ничего серьезного не случилось, скоро он успокоился, уютно устраиваясь на коленях.

– Вот, покачай братика-то, отдохни. Почитай, скоро свой такой у тебя будет, – сказала матушка, возвращаясь к работе. – Привыкай.

Котя ласково улыбалась малышу. Пока что она не замечала признаков, что станет матерью. И вновь вспоминались предостережения про двадцатую весну, про изменения и голос из Хаоса. Кто же говорил с ней? Страж Вселенной? Змей? Нет, Змей воплощал собой глухоту, смерть и небытие. Песня Хаоса – его воля, его голос, устанавливающий законы мироздания. Или песня, идущая через Хаос. Ей Котя отчего-то доверяла, но печалилась, что даже матушке не имеет права поведать о том, кто на самом деле ее избранник.

Она качала ребенка и думала. А к вечеру пришла в кузницу к Вен Ауру, который уже отпустил ворчливого дядьку Краша.

– Матушка говорит, что у нас сын тоже скоро должен быть, – задумчиво начала она, перебирая височные кольца. – Но я вот подумала и испугалась: а будет ли?

Она обеспокоенно подалась к Вен Ауру, который собирал инструменты. Он лишь пожал плечами и удивился:

– Почему же не быть?

– Потому что… – замялась Котя, опуская смущенно голову.

– Что? Потому что я не человек? – встревожился муж, хмуря изогнутые брови.

– Нет… – сперва утешила его Котя, но честно призналась: – Да.

– Нам все равно, правда. У нас нет деления на людей, зверей и растений. Я принял форму человека, значит, теперь я человек. Хаос мудр, и зов его направляет даже за пределы Барьера.

– Вам-то все равно. Но в том-то и дело, что у вас оба меняются. Только я-то не изменилась.

– Тогда слушай Хаос. Или десять духов. Кто-нибудь подскажет.

«Значит, ты не знаешь, что делать», – поняла с грустью Котя. Но не успела вкусить печали. Внезапно с улицы долетел топот и конское ржание. Кто-то несся по улице сквозь густые сумерки, слышались команды воевод и оклики наездников.

«Война снова?» – испугалась Котя, но всадники остановились прямо возле двери кузницы, и вскоре дверь, жалобно заскрипев, распахнулась под натиском княжьей дружины.

– Светлый князь… – растерянно выдохнула Котя, но внутри у нее все смерзлось.