Пламя моей души - Елена Сергеевна Счастная

— Пока придётся так поступить, — Леден посмотрел на Елицу — а та согласно голову в ответ наклонила.

— Нам на обратном пути из Лосича дело ещё одно важное нужно свершить, — добавила она к словам Ледена. — Отыскать кое-что.

Тот на неё посмотрел вопросительно, но расспрашивать пока не стал. Если говорить при всех не хочет, стало быть, причины есть. А вдвоём им легче удастся от взора чужого спрятаться.

Брашко расстроился, конечно, посмурнел, упирая взор в землю, но больше перечить не стал. Понял, что толпой они вернее уведут Чаяна прочь — а Леден с Елицей как раз успеют до Лосича добраться налегке. Жаль только, что всё ж придётся где-то в весях остановиться хоть несколько раз, но выбирать они будут те, которые от дороги в Велеборск в стороне.

Как сговорились, так и поступили. К полудню никто отряд не нагнал, а потому на том перепутье, что вело на Яруницу и Борчанку, что лежала в другой стороне от неё, Брашко с Зареславом и остальными мужами поехали прямо на Велеборск — по большаку. А Елица с Леденом свернули по другой дорожке. Оттуда и до Лосича путь короче, хоть и кажется, что петлять придётся сильнее.

Остановились только раз на отдых короткий после полудня. Костра не разводили, лишь дали лошадям дух перевести и сами подкрепились хлебом с мясом вяленым. Не говорили почти ни о чём, словно в волнении все слова позабылись. Только смотрели друг на друга всё время — и не возможно было от княжны взгляда отвести, пусть и одета она была в рубаху простую да понёву почти без вышивки: княгиня челядинку из неё сделать пыталась неприметную. Да Еля как будто от этого только краше становилась: ничего от неё не отвлекало, ни побрякушки, ни ткани цветные.

Даже в глуши лесной, что окружала дорогу до Борчанки, чувствовалось приближение праздника. То и дело доносились голоса отдалённые — эхом тихим. Попадались и путники, которые торопились, видно, в соседние веси к родичам на угощение и гуляния. Смотрели они на Ледена с Елицей без интереса особого: на княжича и княженку те не больно-то теперь походили. Приветствовали звонко, желала хорошо отпраздновать Купалу и найти цвет папоротника в лесу.

Скоро уж и смеркаться начало — а там и добрались они до нужной веси. Только заезжать в неё не стали, свернули через мосток на другой берег Бурчи — быстрой и каменистой речушки, голос которой издалека уже слышен стал. Метались по воде бледные отсветы огней, что развели повсюду в честь Купалы. Даже сюда доносился гомон взбудораженный людской и песен обрывки. Пока совсем не стемнело, отыскали полянку, удобную, чтобы хоть небольшое укрытие развернуть.

Леден с седла полог снял, что собирался на ночь расставить: ночь тёплая, короткая. А там, как далече от Остёрска выберутся, можно уже и в весях останавливаться будет, где хоть избы есть гостинные. А пока так.

И светло на этой полянке было — даже костра разводить, казалось, не надо. До того ярко играло пламя Купальское на другом берегу, где уже начали праздновать летний коловорот. Леден огонь всё ж запалил, а после за укрытие принялся — устраивать. Отошла Елица за стену густую рогоза, что качал головками вытянутыми над водой, шурша тихо и потрескивая — и скоро вернулась, чуть ополоснувшись с дороги да сменив рубаху с той, в которой из Остёрска сбежала. Она остановилась у реки, смахивая ладонью ещё не высохшую влагу с лица — и руки опустила, замерев, глядя в сторону Борчанки, где сияли сейчас Купальские костры, сновали фигурки людей, подсвеченные пламенем. Расходился народ тем пуще, чем темнело сильнее. Уж и колесо горящее с пригорка прокатилось, пыхнуло ярко — и потонуло в реке.

Леден и хотел взгляд от княжны отвести, да не мог, как ни пытался. Всё скользил им по ладной фигурке её, по плечам, по шее — открытой, не спрятанной под повоем. Она не скрывала от него теперь свою силу женскую — и та плескала в стороны, лишая воли хотя бы на шаг от неё отойти, если бы и хотелось.

— Смотри-ка, — проговорила тихо Елица. — Сбежали мы с тобой на Купалу, как полюбовники тайные.

Улыбка печальная послышалась в её голосе. Она медленно провела ладонью по перекинутой через плечо косе, стянула ленту и начала распускать пряди, всё выше и выше поднимаясь, пока волосы её не упали на спину мягкими волнами — с одной и с другой стороны. Княжна встряхнула их пальцами, запрокинув голову — и Леден аж вздрогнул, смаргивая морок, что окутал его, пока за ней наблюдал.

— Может, и правильно так? — он подошёл медленно. — Что в эту ночь мы здесь. Вместе.

— Может… — она повела плечами, неотрывно глядя в тёмную даль.

— Не тревожься, Еля, — проговорил Леден низко, не сумев совладать с голосом, что скатывался в подрагивающую горячим желанием глубину. — Теперь всегда вместе будем. Умру, но не отдам тебя.

— Не надо умирать, — княжна оглянулась, чуть повернув голову.

Леден провёл ладонью по изгибу её шеи — вниз, а после снова вверх — и Елица потёрлась щекой о неё. Коснулась губами кончиков пальцев — и сорвало внутри все плотины благоразумия. Леден сгрёб её в охапку, впиваясь поцелуем нетерпеливым в нежную тёплую кожу за ушком княжны. А она только в руку его вцепилась пальцами, прижимая к себе ещё сильнее, хоть и так казалось, что немного — и рёбра её не выдержат силы хватки его.

Ладонью она провела по его бедру, пока он целовал её плечо, оттягивая ворот в сторону — и смяла слегка плоть поверх штанов, заставляя стиснуть зубы — аж в глазах потемнело от вспышки опаляющей, что пронеслась по всему телу от места соприкосновения тонкой руки с напряжённым естеством. Утробный стон прокатился в груди — и Елица вторила ему на выдохе, словно стал он для неё особой усладой.

Леден потянул княжну за собой, укладывая на мягкую, ни разу никем не притоптанную траву. Пока опускались они вместе — распустил завязку её понёвы, стащил с бёдер округлых, которые так приятно было сминать пальцами, ощущая жар её кожи. И он прошёлся по ним с нажимом, накрыл княжну своим телом и впился в губы мягкие, податливые, что раскрылись ему навстречу с готовностью.

Он не торопился, оглаживая все изгибы её, ощущая, как вздрагивает она под ним от