Евсения - Елена Саринова

событий. Один из них называется Кириакос, а другой — Стахос. И что самое интересное, — в раздумье, потерла она длинными пальцами лоб. — Специфика моей замечательной Родины… Кир, ведущий на протяжении последних лет практически все дела за Сивермитиса, причем, довольно успешно, имеет гораздо меньше шансов на золотой венец, чем его старший брат. Бродяга и бесшабашный авантюрист.

— Что ты имеешь в виду? — глухо произнесла я.

— Что я имею в виду? — с невеселым смешком переспросила Фрона. — Особенность кентаврийского менталитета, дорогая. И я уверена, оба потомка досточтимого Зиновия это сами уже понимают. А вы, разве нет?.. Странно. Очень странно…

ГЛАВА 8

Трехмесячный траур накрыл столицу вместе с туманом, выползшим после дождя. Но, скоро и он дезертировал, разнесенный по закоулкам долгожданно вернувшимся на родину юго-восточным ветром. И тинаррцы вновь увидели солнце — на подсохшие мостовые Шарана постепенно возвращалась жизнь.

Перемены эти были заметны даже в длинных коридорах дворца, где сразу с утра распахивались настежь все окна. И Руд каждый свой день начинал с разгона бесчисленных горничных и коридорных на повсеместную чистку, мытье и вытрясание. Сам же, ругаясь под нос, гонял длинным посохом с подоконников наглых серых голубей. В Тинарру возвращалась жизнь. Точнее, ее жителям, начиная от сапожника из провинции и заканчивая обитателями «главного дома» страны, очень хотелось создать именно такую картину. На самом же деле жизнь эта, показушно заполненная будничными делами и решением текущих проблем, была лишь маленькой трехмесячной лесенкой, ведущей к новой вехе в истории государства.

Понимала это и я… Уже понимала. И если в первые дни после похорон Сивермитиса еще металась между Шараном и Адьяной, подрывая вслед за собой Храна или отряд кентавров. То сейчас уже затихла в своей просторной дворцовой спальне в обнимку с привезенным туда фикусом. И просто ждала.

— Любимая, все будет хорошо, — хмурился Стах, на глазах которого проходили все эти стадии панического помешательства. — Нужно лишь потерпеть. Ну, если тебе так здесь плохо, то возвращайся назад, в Адьяну.

— Нет, что ты, — уверяла я его, ища глазами фикус. — Я без тебя там не буду. Я хочу рядом.

— Обещаю, на днях обязательно вместе вырвемся, — заканчивал Его Высочество вздохом и традиционным поцелуем, а потом, пряча взгляд, уходил в неизвестность государственных кабинетов.

И, наверное, надо было вести себя иначе — стать настоящей подругой своему любимому, опорой. Но я сама слишком боялась коренных жизненных перемен. Слишком трусила перед ними, затягивая в омут беспросветности и его…

— Так чем бы ты хотела себя занять, дитя? — голос этот, приглушенный уличными звуками, заставил меня развернуться от открытого окна:

— Я?..

Феофан, захлопнув, наконец, лежащий на столе атлас, водрузил на него свои морщинистые узловатые руки:

— Ты ведь не просто так ко мне пришла? Хотя, — качнул он головой. — я, конечно, могу себе польстить — в мои годы маразм вполне допустим.

В его годы… Когда неделю назад Стах нас познакомил, его научный наставник показался мне сутуленным от пережитых эмоций стариком. Но, и сейчас его преклонный возраст с лихвой выдавали дрожь в конечностях и постоянно слезящиеся глаза. Выцветшие, со спрятанной на серо-голубом дне печалью.

— Я бы хотела что-нибудь почитать, — воззрилась я на бесконечные полки книжных шкафов и остановила взгляд на настенной карте Тинарры. — Об этой стране. О ее жителях.

Кентавр хмыкнул, а потом, опершись на стол, с трудом поднялся с напольной подстилки:

— Похвальное желание, — направился он ко мне. — А теперь скажи мне, что бы ты хотела знать на самом деле?

И столько в его умудренных глазах было искренности, что я, почти без колебаний, с чувством выдала:

— Где взять сил, учитель? И смелости, чтобы ничего и никогда не бояться? Есть у вас такие книги?

— О-о, дорогое дитя, таких у меня нет, — даже не удивился старик. — Но, позволь мне, на правах наставника твоего жениха и тебя немного поучить жизни?.. Так вот, — заложил он руки за спину. — Не трудно догадаться, что именно тебя, как свободолюбивое создание леса, пугает больше всего в окружающей реальности — наши семейные традиции. И если абстрагироваться от… стадного кентаврийского начала, а поискать себе моральную поддержку в других, более достойных источниках, то еще древние философы утверждали о разнице женского и мужского мировосприятия. Точнее, разной ценности любви для тех и других. По их авторитетному, лично для меня мнению, женщина — существо, живущее исключительно для любви. Именно любовь та основа, на которую женщина «цепляет» мужа и детей. А вот мужчина… Для нас любовь — лишь часть жизни. БОльшая или меньшая, но, только часть. А все остальное — долг и другие чисто мужские «развлечения» для индивидуального самоутверждения в этом мире.

— Поэтому, тинаррские жены сидят дома, а их мужья… — нахмурилась я, припоминая ответ Стаха Любоне. — в общем, туда лишь иногда возвращаются?

— Совершенно верно, — кивнул Феофан. — А теперь представь себе, если эту самую любовь отнять у женщины и у мужчины, кто в итоге потеряет больше? Она или он?

— Ну, при таком раскладе… я. То есть, она… женщина.

— Женщина, — протяжно повторил старик. — Что же касается именно вас с моим, не всегда усердным учеником… Есть одна человеческая байка про трех сестер. Средняя и младшая сильно хотели замуж, а старшей итак жилось замечательно, но традиции заставляли в этом деле придерживаться возрастной очередности. В конце концов, отец не выдержал нытья двух своих дочерей и устроил им испытание — поставил на плиту три совершенно одинаковых котелка с водой: чей закипит раньше, та и под венец пойдет первой. И что же получилось в итоге? — интригански прищурился старец. — Первым закипел котелок именно у старшей, потому что ей было на него глубоко наплевать, и она не бегала постоянно с проверкой, выпуская из под крышки жар. Вот так и Стахос. При его полном равнодушии к власти он сумел снискать огромную народную любовь именно тем, что жил, как хотел. Жил смело, весело, получая удовольствие. А именно это тинаррцев всегда и подкупало… К тому же, ваше триумфальное возвращение Омеги на Родину добавило поленьев.

— Поэтому его котелок… вскипел, — отрешенно отвернулась я назад, к окну. Отсюда, из учебного флигеля, служащего Феофану еще и личными покоями, был виден сейчас кусок дворцовой площади, по которой в сторону крыльца гордо шествовали пятеро кентавров совершенно разных возрастов. Но, украшенных все как один, бликующими на солнце, увесистыми нашейными медальонами.

— А вот и местная ударная сила подтянулась, — произнес, глядя туда же, старик.

— Вы о чем, учитель?

— Э-эх, да простят мне боги и ты, мой