Заботы Элли Рэйт - Полина Ром

на юге графства, там, откуда и сплавляли к нам дерево, созданы бригады из женщин. Это они теперь работают на лесопилках, заменяя ушедших на фронт. А вот колоть дрова приходилось уже здесь, на месте. И цена на отопление выросла просто чудовищно.

Пожалуй, меня всё ещё держала на ногах мысль о том, что могло бы быть и сильно хуже. История блокадного Ленинграда осталась в моей памяти впечатанной намертво. Все же у нас была крыша над головой. Пусть не слишком вкусно мы питались, но до настоящего голода в городе так и не дошло. А главное – не было бомбёжек.

В последний день весны местные газеты разразились потрясающей новостью: в Англитании произошёл переворот! Правящую персону сместили и…

Это было одно из самых ярких событий в жизни всех горожан. Я помню, как рыдали от счастья женщины в мастерской, боясь даже заговаривать о скором окончании войны. У большей части из них мужья были на фронте, и многие получили похоронки. А эта новость давала нам надежду. И не было ничего слаще этой надежды!

Может быть, именно ожидание скорого мира привело к тому, что я как-то расслабилась. Организм же отреагировал на расслабление весьма своеобразно: во второй половине лета, когда уже объявили тридцатидневное перемирие, я слегла с сильной простудой.

Слава Богу, это не было воспалением лёгких, но распухшее красное горло мучительно болело и постоянно пересыхало. Высохнув же, кожа болезненно стягивалась, вызывая мучительную резь и слезы на глазах. Чтобы убрать резь, требовалось выпить хотя бы глоток воды, а делать это было неимоверно больно. Каждый глоток давался со слезами. Есть я не могла вообще и за эти полторы недели изрядно исхудала. Слабость была очень сильной, и обеспокоенная тётушка Ханна даже ходила в храм и ставила свечку за моё здоровье. Оттуда она принесла святой воды и обрызгала мне всю кровать.

Я не сердилась на Ханну и стоически вытерпела процедуру, но когда однажды утром без слёз смогла выпить пару глотков тёплого травяного отвара, была просто счастлива. Пусть тётушка думает, что мне помогла святая вода, но я-то точно знала, что просто болезнь пошла на спад. Я ещё очень сильно кашляла, но все же чувствовала себя немного лучше.

Первый раз из дома я рискнула выйти только в последнюю неделю лета. Тёплый полдень ошеломил меня запахами травы и гудением толстого шмеля. Ханна, аккуратно поддерживающая меня под локоть, потребовала у Нэнси плед и, усаживая в лёгкое плетёное кресло на заднем дворе, чуть ворчливо выговорила:

-- Ты после болезни совсем слабенькая. Так что не сопротивляйся – лучше ноги укрыть.

Лия сидела возле песочницы, наблюдая, как Джейд с помощью Ирвина старательно строит небольшой замок. Детям выдали ведро воды, чтобы смочить песок, и я с улыбкой наблюдала за растущим архитектурным сооружением, понимая, что этих чумазиков придётся отмыть, прежде чем их пустят за обеденный стол.

Тётушка Ханна удобно расположилась в кресле-качалке рядом и достаточно быстро задремала. Кружевная тень от куста медленно смещалась к нашим ногам. В курятнике громко и победно заверещала несушка, и я сонно подумала, что надо будет послать кого-то собрать яйца. Кур уцелело всего две, но сейчас уже можно будет докупить подращённых цыплят…

Хозяйственные мысли текли вяло, я даже не хотела признаваться себе, что не желаю вспоминать про мастерскую. А ведь там за это время наверняка накопилась куча нерешённых проблем. Конечно, мастера достаточно опытные для того, чтобы работы не останавливались. Но думать о бумажных завалах, которые меня ожидают, сильно не хотелось.

Возможно, желтый кирпич, которым был вымощен двор, навевал на меня эти мысли: «Я почти справилась… Я вырвала детей из нищеты, они не будут голодать и получат хорошее образование. У нас есть свой дом, и я вполне смогу восстановить торговлю. Я многому научилась в этом мире… Пожалуй, больше ничто и никогда не собьет меня с ног… Получается… получается, что я молодец?».

Я даже усмехнулась этим своим горделивым мыслям, помня, как первый раз приняла решение постучаться в двери дома Ханны только потому, что увидела в мощёном жёлтым кирпичом дворе некий тайный знак. Что ж, этот знак не обманул меня, я шагнула на жёлтую дорожку, которая и привела меня сюда в этот самый достаточно спокойный момент жизни.

В песочнице Джейд, возмущённая каким-то неправильным, с её точки зрения, элементом «дворца», сердито пнула по нему ногой, осыпав Ирвина и подол юбки Лии мокрым песком. Ирвин затряс головой. Лия, грозя пальцем, начала выговаривать своевольнице и призывать её к порядку. Джейд посопела, потом подошла к обиженному Ирвину и, ткнувшись лбом ему в живот, обхватила его крепкими ручками. Точно также когда-то делал и он сам, обнимая меня…

Дети вернулись к игре, я наблюдала за ними, понемногу задрёмывая от физической слабости. Во всём этом мирном благолепии была только одна мысль, которая холодной занозой сидела у меня в мозгах, не давая расслабиться полностью: «Алекс…».

Вряд ли Ирвину так уж интересно было строить замок из песка, но мой маленький взрослый брат прекрасно знал, что такое сострадание, и жалел меня. Пока я болела, детей ко мне не пускали, опасаясь заразы. Тетушка Ханна говорила, что мальчик очень много времени проводит с Джейд, как будто волнуясь за меня, опасался потерять ещё и её общество. Глядя на их игру, я почти уснула, разнеженная этим тёплым солнечным днём и такими привычными и мирными звуками вокруг…

Какой-то нервный вскрик Лии вырвал меня из полудрёмы…

На углу дома стоял мужчина в потрёпанной шинели без знаков различия. Его рука висела на перевязи. Козырёк офицерской каскетки так затенял лицо, что невозможно было определить: старый он или молодой. Лия вскочила со своей табуретки, прижимая руку к груди, Джейд замерла в песочнице, а Ирвин медленно встал, загораживая свою сестру…

Я совершенно не узнала Алекса в этом отощавшем, обросшем неряшливой щетиной, прихрамывающем чужаке. У мужчины была даже не удобная перевязь, а какая-то серая тряпка, скрученная жгутом и накинутая на шею, чтобы поддерживать