Гиностемма - Катерина Крутова

class="p1">— Мои соболезнования, мадам. Такой удар потерять одного за другим обоих родителей, — склоняю голову в поклоне, чтобы скрыть последние слезы из раскрасневшихся глаз. Но женщина принимает сочувствие холодно и выдает фразу, заставляющую меня, забыв приличия, сверлить ее взглядом.

— Если она была вам так дорога, могли бы и поспешить. Стали бы новым господином и продлили жизнь моей мягкосердечной матушки.

Откуда эта дама знает о моих способностях?! Но не успеваю даже осмыслить вопрос, как получаю хлесткое:

— Оставьте меня, месье. Горе не терпит посторонних, а вы уже достаточно выпестовали свою скорбь.

Обозначаю прощание сдержанным поклоном и удаляюсь, провожаемый подозрительным взглядом. Но как только дорожка делает поворот за чей-то фамильный склеп, а куст рододендрона скрывает фигуру — поворачиваю назад. Теперь я крадусь, позволяя траве вспомнить мягкую сочность поздней весны, прошу деревья шелестом скрыть звук шагов, заставляю бересклет раскинуть ветви и спрятать меня от чужих глаз. Но, подойдя близко, тут же чувствую стыд — женщина стоит на коленях у могилы родителей. Я здесь неуместен и чужд, как годы назад при жизни Виктории, так и теперь после ее смерти.

Но вот танцовщица резво поднимается, отряхивает платье и стремительно уходит, по счастью, другим маршрутом, минуя прячущегося в кустах мужчину. Вновь я один у обвитого барвинком надгробия. Все, что осталось от безнадежно любимой — мелкие фиолетовые цветы на холодном камне. Наклоняюсь сорвать один стебель «на память», запускаю ладонь в восковые листья и натыкаюсь на книгу в кожаном переплете, еще теплую от рук, оставивших ее здесь минуту назад.

Дневник Виктории! Не иначе, как дочь принесла на могилу матери. С колотящимся сердцем вытаскиваю на свет блокнот, где вдоль форзаца изысканной вязью распустился могильник* (еще одно название барвинка). Предвкушая запретную близость к чужим чувствам и мыслям, раскрываю наугад… И мир загадочных Повилик распахивает для меня двери, опутывая древними тайнами.

* * *

Последнее, что четко помнила Полина — это пылающие от боли ладони и глухой шепот, слетевший с ее губ:

— Мне надо на воздух… — а затем меркнущий перед глазами свет, и руки Рейнара, подхватывающие в объятия. Смутными образами из тумана проступали: яркий выставочный зал, недоуменные взгляды гостей и взволнованное лицо мужчины, склоненное слишком близко; дыхание Гарнье, спасительной прохладой оседающее на кончиках ее пальцев, и его уютный запах, в который хотелось уткнуться носом, чтобы надышаться впрок.

Пришла в себя девушка на набережной, вдали от неоновых огней асфальтового плаца. На ее плечи был накинут мужской пиджак, а рука Гарнье бережно, но крепко поддерживала за талию. Дернувшись от этой внезапной близости, Полина услышала у самого уха:

— Тшш, не бойся, я не кусаюсь, — а резко обернувшись встретила заботливый теплый взгляд.

— Месье Гарнье, — начала, робея от близости его тела, мягкости улыбки и завораживающей синевы глаз.

— Рей, — губы растянулись, обнажая ровные белые зубы, и Полина завороженно наблюдала, как мужчина, явно смущаясь, прикусывает нижнюю, а затем быстро облизывает верхнюю кончиком языка. — Зови меня Рей. И прости, если можешь, за всю бестактность предыдущего разговора. Додумался же — вывалить на тебя все разом и не где-нибудь, а в душной кладовой!

На красивом лице заходили желваки, а обнимающая девушку ладонь заметно напряглась.

— Ничего, — прошептала Полина. — Просто все это несколько неожиданно. Но я готова продолжать…

— Зато я — нет! — Рейнар отстранился, и вечер вмиг похолодел на пару градусов. — Достаточно на сегодня потрясений. Наше знакомство началось не с того. Соблаговолите ли вы, прекрасная мадемуазель Эрлих, выпить бокал шампанского за встречу с невыносимым месье Гарнье? Хотя, в вашем состоянии уместнее была бы вода или крепкий кофе, но это наименее алкогольная жидкость, которую я сумел найти в закромах пафосного бара.

Мужчина старомодно поклонился и поднял с земли бутылку вина и два бокала.

— Шампанское вполне подойдет, — чувствуя, как непроизвольно краснеет под внимательным взглядом Рейнара, ответила Полина.

Поздний вечер плавно перетекал в весеннюю ночь, золотящую реку отраженными огнями, поднимающуюся со дна хрустальным вихрем обжигающих нёбо пузырьков. Молодой мужчина старался впечатлить юную девушку и рассказывал забавные случаи времен учебы, перемежая их невероятными слухами и анекдотами из жизни современных и не очень художников. А девушка восторженно принимала дар судьбы, сведший их двоих в майский день на берегу. Забыв о недоверии и страхах, Полина показывала Рейнару фотографии своих работ и делилась идеями проектов. Гарнье с искренним интересом рассматривал на смартфоне эскизы и наброски, а девушка исподволь любовалась непослушной длинной челкой, лезущей в глаза доктора наук.

— У тебя свежий, необычный взгляд и очень интересные работы. Да ты настоящий алмаз, Полина Эрлих, — изрек Рейнар и коснулся тыльной стороны девичьей ладони в шутливом, но оттого не менее восторженном, поцелуе.

Полина зарделась и попыталась пренебрежительно отмахнуться, но Гарнье настаивал:

— Поверь профессиональному искусствоведу! Впрочем, после услышанного в хранилище, я бы на твоем месте тоже отнес себя к лжецам и мошенникам. В следующую встречу познакомлю тебя с парочкой галеристов. Не удивлюсь, если они признают восходящую звезду, и следующую книгу мне придется озаглавить «Феномен Эрлих».

Девушка рассмеялась. «В следующую встречу», — пульсировало в мозгу радостным предвкушением. С Рейнаром было легко, непринужденно, просто. Особенно, если не думать о внезапно побелевшем клематисе, пророчестве и непостижимом мировом зле. Они шли по сумрачной аллее вдоль закрытых дизайнерских магазинов и художественных мастерских. Хрустел гравий, заканчивалось шаманское, а беседа все лилась, глаза искали и встречали ответное понимание, взгляд то и дело медлил на губах, а пальцы так и норовили невзначай коснуться чужой ладони.

— Тебя подвезти? — спросил Гарнье, когда они вышли из полумрака к ярко освещенному главному музейному корпусу.

— Не стоит. Я где-то тут припарковала свой кабриолет, — Полина с улыбкой махнула рукой в сторону одиноко стоящего у входа самоката.

— Тогда позволь завершить сегодняшний день танцем? Должен же я хоть как-то загладить вину, да и потом, если верить моей бабушке, я лучший танцор по эту сторону Атлантики.

Ладонь Полины с готовностью легла в теплые пальцы Рейнара. Расставаться с мужчиной девушке совершенно не хотелось. В уличном баре давно кончилось представление, и лишь несколько посетителей вели у стойки неспешные беседы. Из динамиков лилось что-то очень классическое и старое, но мелодия не имела значения, только близость двух тел — ведущего и ведомой, только полные взаимного интереса взгляды и дыхание, путающееся в волосах, да губы, почти случайно задевающие то шею, то мочку уха.

— Рей… — прошептала Полина, возвращаясь из ловкого пируэта в надежные руки партнера и прижимаясь к нему всем телом.

— Да? — в обращенных на нее синих глазах не было вопроса, только