Солнце отца - Сьюзен Фанетти

Дорогу, блея, перебежала коза. Но больше ничего не шевелилось.

Отец Магни и Астрид добрались до дома и распахнули двери.

Зловоние, вырвавшееся из открытого дверного проема, заставило первые ряды попятиться, кашляя и выблевывая пищу. Магни опомнился первым; он подошел к двери, задерживая дыхание настолько, насколько мог, и втягивая воздух ртом, когда это было необходимо.

— Боги, — пробормотал он при виде зала.

Отец встал у него за плечом.

— Боги покинули это место.

— Только не это место, отец. Не наш дом. Боги покинули этого человека. Потому что это не его место.

Толлак. Сидящий на месте отца Магни. Мужчины и женщины, повешенные за шеи, свисающие с балок по обеим сторонам зала. Их лица были раздутыми и багровыми, а толстые языки вывалились наружу. Мужчины и женщины в обычной одежде. Не воины. Никого, обладающего властью. Простые граждане. Люди. Народ Гетланда. Их соседи и друзья, которые не смогли убежать в ту ночь, когда Ульв спас мать Магни.

Зловоние исходило от их гниющей плоти и останков.

Он узнал ближайшего к нему мужчину: Эрик, который был другом их детства и который не вырос великим воином. Магни слышал, что Эрик помогал Толлаку в их первых атаках. Он не оплакивал эту смерть, но, тем не менее, ему было неприятно видеть, как он гниет.

В центре зала над огнем был насажен на вертел мужчина. Его почерневший труп висел над потухшими углями и золой.

Гетланд казался призрачным, потому что был населен призраками.

Над этим местом злой смерти, на месте отца Магни, сидел Толлак Финнссон.

Он перерезал себе горло; кинжал лежал у него на коленях, его рука все еще сжимала его. Кровь влажно блестела у него на груди; он убил себя совсем недавно. Как долго он жил один среди ужасов, созданных им самим?

Внезапно Магни кто-то толкнул, и Сольвейг протиснулась мимо него, мимо его отца. Обнажив меч, она прошла мимо болтающихся тел, сквозь месиво смертей и направилась вверх по платформе прямо к телу узурпатора. Схватив его за волосы, она выдернула его из кресла. Тело упало вперед, приземлившись на две ступеньки платформы. И тогда Сольвейг спустилась по ступенькам и подняла меч над головой, сжимая его обеими руками. С криком, который был ее боевым кличем, она опустила меч и снесла Толлаку голову. Она откатилась в сторону и остановилась под болтающимися ногами повешенной женщины.

Она опускала меч снова, и снова, и снова. Ее крики продолжались, каждый из них заканчивался стоном, когда она наносила удар, но их тон постепенно менялся. Больше не было боевого клича. Вместо него Магни слышал отчаяние и скорбь, вытесняющие ярость.

Он подошел к ней, стряхнув руку отца, когда тот попытался его остановить. Сейчас было не время оставлять ее одну. Никто не знал ее лучше, чем он.

Толлак был разрублен на куски; его раздутые, вонючие внутренности покрывали пол.

Встав позади Сольвейг, Магни рассчитал свое движение так, чтобы она не причинила вреда ни ему, ни себе, и схватил ее за руки, останавливая их движение по дуге. Сначала она сопротивлялась, но это была борьба инстинкта, а не осознания, и он справился.

Когда она затихла, тяжело дыша в его объятиях, он прижался губами к ее уху и сказал:

— Я здесь.

Меч выпал у нее из рук. Ее колени подогнулись, и Магни последовал за ней на пол, обнимая ее, любя ее.

23

Леиф отпил из рога и наклонился через стол к Сольвейг.

— Завтра седьмой день, Сольвейг.

Легким наклоном головы она дала ему понять то, что он уже знал: она не потеряла счет дням и очень хорошо представляет себе, что завтра за день. Седьмой день после смерти ее родителей. Всего семь дней — так мало. Она все еще просыпалась с чувством, что родители живы. Она все еще собиралась иногда спросить совета у отца. В ее сердце они были живы.

Но в традициях их народа семь дней означали, что пора прекращать оплакивать мертвых. Завтра нужно было назвать имя нового ярла Карлсы.

От Карлсы осталось не так много: всего около пяти сотен душ, включая деревенских. Большинство осталось без дома. Без крыши над головой. Сольвейг предположила, что они пока жили в землянках.

— Твой отец хотел, чтобы ты стала ярлом после его смерти.

Еще один кивок. Всю свою жизнь Сольвейг знала об этом желании.

— И я заявлю права на титул. И если кто-то бросит мне вызов, я сражусь за это место. Хоть от него ничего особенно и не осталось.

Магни сжал ее руку.

— Ты восстановишь Карлсу — мы восстановим. Я буду с тобой. — Она почувствовала чистосердечную уверенность и любовь в прикосновении его теплой кожи к ее, и это заставило ее сердце немного успокоиться.

Леиф улыбнулся им обоим.

— Все, что тебе нужно, ты сможешь найти в Гетланде. Включая моего сына.

Сольвейг ответила благодарной улыбкой и с любовью сжала руку Магни.

— Спасибо. Но вам тоже нужно все это восстанавливать.

Она взмахнула свободной рукой, показывая, что имеет в виду. Большой зал снова можно было использовать по назначению, но Гетланд все еще нес на себе следы чумы по имени Толлак и его безумия.

Потребовался целый день, чтобы расчистить зал от скверны. Леиф, Магни и Астрид руководили работами, сжав зубы от гнева. Все работали почти в полной тишине; казалось, целый мир погрузился в молчание с тех пор, как родители Сольвейг покинули его.

Она тоже ушла с головой в работу и трудилась до изнеможения. Работа и одиночество — вот что теперь помогало Сольвейг сдерживать чувства. Настоящее одиночество, то, за которым она побежала в лес, как бегала всегда, вдруг оказалось бессильным. Не в этот раз. В этот раз ее разум кричал и бился, когда она оказалась одна.

И все же Сольвейг не хотелось компании. У нее не было ни желания, ни способности поддерживать беседу, особенно о том, что она чувствовала. Она едва выдерживала сожаления и истории, которые рассказывали люди вокруг. Но когда впереди оказались дела, которые нужно было сделать, она сумела сосредоточиться и обрести силу. Ее разум успокаивался, когда она работала.

И когда Магни обнимал ее.

В ту первую ночь она пыталась заговорить с ним, облечь в слова весь хаос, царивший в ее голове. Когда темный лес и преданное присутствие Агги не смогли успокоить ее, она пошла к Магни: просить о помощи,