Франциска Вульф - Рука Фатимы

Нет, нельзя этого допустить! Тому пациенту было семьдесят два года, законченный алкоголик, он неоднократно лечился, но не долечился у наркологов. Долго перед тем болел. А Джинким – мужчина в расцвете лет… А кроме того, ее любимый человек…

Но, как она ни старалась обмануть себя, этот запах, несомненно, свидетельствует о разрушении печени. Его невозможно спутать ни с каким другим. Он диагноз и одновременно смертный приговор. Если у Джинкима острый цирроз печени, спасти его могла бы только интенсивная терапия: вливания, капельницы, гемодиализ, аппарат искусственного дыхания. Но даже при таком лечении шансы выздороветь невелики.

– Все равно нельзя допустить, чтобы это случилось!

Плакать ей или вопить во все горло? Как врач, она всегда больше всего на свете боялась оказаться беспомощной у постели больного. Однако в такое безвыходное положение никогда еще не попадала. Даже в Бухаре, если не оставалось никаких шансов на выздоровление больного, что-то придумывала, чтобы по крайней мере облегчить его страдания. И вот судьба сыграла с ней злую шутку, и первый пациент, которому она бессильна помочь, – именно Джинким. Жестокий, подлый случай…

– Не занимайся самобичеванием, – тихо произнес Ли Мубай, положив ей руку на плечо. – Самый опытный врач бессилен, если жизненная энергия человека угасает. В этом и заключается круговорот вещей в природе, и вырваться из него можно только путем медитации. Твоей вины здесь нет.

Беатриче его не слушала. Она не буддистка и не желает так просто покоряться воле судьбы. Ее не устраивает такая перспектива – реинкарнация, которой Джинким достигнет с помощью спасительной нирваны. Нет, она привыкла бороться. Надо выяснить, чем он отравился. Может быть, все-таки существует средство, которого нет у китайцев, но оно завезено из Европы… Оно блокирует быстротекущий процесс распада печени или даже останавливает его. Ведь Маффео удалось спасти с помощью европейского снадобья. Почему с Джинкимом должно быть иначе? Даже если она хватается за соломинку – пусть!

Надо действовать, а не распускать нюни, чтобы потом могла себе сказать: «Я сделала все возможное!» Беатриче вытерла слезы и потянула Толуя за рукав.

– Кто из слуг готовит еду для Джинкима?

– Из слуг? – зашептал он. – Из каких слуг? Толуй словно оглох. Да понял ли он что-нибудь из ее разговора с Ли Мубаем? Видимо, догадывался, о чем речь: его растерянное бледное лицо красноречиво говорит об этом.

– Не хочу скрывать от тебя, Толуй, – она собрала всю волю в кулак – слезами не поможешь, и прежде всего Джинкиму, – твоему дяде очень-очень плохо. Ли Мубай уверен, что он умрет. Но…

Толуй залился слезами, сама она тоже, не удержавшись, всхлипнула.

Однако нужно сейчас взять себя в руки.

– Я не сдамся – буду бороться до конца! – И схватила Толуя за плечи. – Ты слышишь?! Посмотри на меня!

Подняв голову, он повернул к ней заплаканное лицо.

– Пока Джинким еще дышит – надежда, хоть и слабая, есть. Пока живу – надеюсь! Нам надо срочно выяснить, что он пил и ел вчера вечером. Возможно, есть способ ему помочь. – Обняла Толуя и крепко прижала к груди. – Так просто я не отдам Джинкима! Думаю, ты тоже. Готов помочь мне?

– Конечно, готов.

Голос Толуя дрожит, но взгляд тверд. Рукавом плаща Толуй вытер лицо.

– Это Тайджин. – И указал, на приземистого толстяка, чей рост равнялся его ширине. – Он единственный отвечает за еду Джинкима: сам закупает продукты и сам готовит. Если он не знает – никто не знает, что ел его хозяин в последние часы.

– Спроси его сам – с тобой он будет откровеннее. Откуда брал продукты, специи; как готовил пищу; есть ли у кого-нибудь еще доступ к кухне Джинкима. Важно все до мелочей. Ах да, непременно спроси, кто мыл посуду.

Толуй кивнул и поклонился.

– Все сделаю, наставница. А ты что будешь делать сейчас?

– Пока останусь с Джинкимом.

Накрыла его одеялом и села на пол рядом, взяв его безжизненную мозолистую руку в свою. Ничего другого не приходило в голову. Нельзя оставлять его одного. Он без сознания; если вырвет его сейчас, может задохнуться.

Каждую минуту она ждет слугу с рисовым отваром. Глубоко вздохнув, устроилась поудобнее. Времени в обрез, вот-вот Джинким впадет в кому – тогда счет пойдет на часы.

Наконец появился слуга, волоча огромный котел с дымящейся жидкостью молочного цвета и выкрикивая на ходу какие-то ругательства, – по-видимому, обварился кипятком.

– Поставь котел рядом со мной! – приказала она.

Почувствовала облегчение от того, что хоть как-то действует, а не сидит сложа руки. Однако надежды остается мало.

Налила отвар в миску, приподняла голову Джинкима и поднесла миску к его губам. Он не шевелится… Беатриче попыталась его растормошить, похлопав по щекам, – никакого результата. У нее сразу пересохло в горле.

«Нет, боже, заклинаю тебя: пожалуйста, не допусти!..»

Пошевелив пальцами, ущипнула кожу Джинкима в том месте, где находится грудина, потянула ее и сделала несколько круговых движений по часовой стрелке – реакции нет. Тогда она сжала носовую перегородку – опять ничего. Как в трансе, приподняла его ногу, стукнув ребром руки по сухожилию ниже коленной чашечки, – безрезультатно.

Закрыв глаза, зажала рот рукой – ей стало дурно. Пол закачался под ногами и поплыл… все вокруг почернело… Все же как-то держалась, чтобы не рухнуть в черную пропасть, над которой занесена страшной рукой чудовища, которое словно испытывало ее силы, насмехалось, хохотало… «Не засыпай! Смотри, как твой любимый человек впадает в кому и вот-вот отойдет в иной мир!..»

Подошел Толуй, прошептал:

– Что с ним? Отказывается пить?..

Беатриче попыталась ответить, но, не в силах произнести ни слова, лишь кивнула. Наконец выдавила:

– Нет… нет…

Рот словно набили ватой – сухой, пыльной – и она вот-вот подавится…

– Слишком поздно…

Взглянула на Толуя: лицо у него бледное, безжизненное.

– Джинким больше не реагирует даже на боль. А рефлексы… – ее душили слезы, – ты понимаешь, нет рефлексов… Джинким нас покидает… И я ничего не могу сделать… ничего…

XVIII

Словно во сне перед глазами у Беатриче возник храм со стройными золотыми колоннами и красной блестящей крышей. Она стоит на его ступенях, устремив взгляд вдаль. Маффео, Ли Мубай и даже Марко предлагали сопровождать ее, но она отказалась. Есть дороги, которые надо пройти одному.

Еле волоча ноги – на них словно свинцовые гири, – поднялась по лестнице из ста ступеней. С трудом преодолевая невидимый барьер, вошла внутрь храма – и мгновенно осознала: правильно поступила, что пришла сюда.