Бургер для неверного мужа, или Попаданка берется за дело (СИ) - Даша Семенкова

– Ну вы и сравнили, азорра! В порту грубые неотесанные матросы, приличной девушке прохода не дают. А в клубе...

– Богатые бездельники, – закончила я за нее. – Но письмо передать сможешь? Заодно посмотришь на свои кораблики, со стороны, но вдруг повезет, пропустят.

Обрадованная Желька немедленно принялась торговаться. Ей давно надо было зайти на почту, да все недосуг. У нас помада и шпильки на исходе, скоро не с чем будет делать модные прически. И если мне надо ещё что-то купить, она заодно прихватит...

Она обожала шататься по городу, но без моего разрешения ее лишний раз не выпускали. Нравы среди прислуги были строгими – как же, нанялись в такой богатый дом! За незамужними девчонками старшие следили не хуже чем в той школе при монастыре, где воспитывалась Николина Ризман.

И сейчас она старалась воспользоваться возможностью. А я могла себе позволить подождать. Отдохнуть наконец. Полистать газеты, чтобы иметь представление, как здесь в них пишут и как может выглядеть моя будущая статья.

– Два часа, не больше, – изобразила я строгость. – Но если азор Милош велит передать что-то срочное, бросай все и возвращайся, поняла?

Радостную Жельку как ветром сдуло. А я задумалась. И чего, спрашивается, так забегала? Ведь не горит. Ну не выйдет в это воскресенье та статья, выйдет в следующее. Правда, если Милош возьмётся помочь, выйдет хоть завтра, я в этом не сомневалась.

Надо быть честной перед собой: мне просто не понравилось, что он ушел. Без меня. И даже не счёл нужным предупредить заранее. Как будто необходимость в общении со мной отпала, и он возвращался к прежнему образу жизни. В котором мне не было места. И от понимания этого делалось очень, почти невыносимо обидно.

Сколько бы я ни прихорашивалась, все равно оставалась для него серой мышкой Николиной Ризман. Да, наши отношения стали гораздо теплее, но все равно. Я просто мышь в красивом платье и с нарисованными бровями. И все мои заботы – мышиная возня.

Спустя два часа вернулась довольная Желька. В яхт-клуб ее всё-таки не пустили, да и Милоша там не было. Ушел в море.

– Но вашу записку обещали передать. А к вам я тоже не с пустыми руками. Заходила на почту, и там – вот. Сегодня для вас оставили, я и забрала, а то пока курьер доставит...

Недоумевая, от кого бы оно могло быть, я выхватила письмо из ее рук. На запечатанном конверте стоял штамп "курьерское" и значился отправитель. Дядюшка Ризман в этот раз был настолько официален, насколько это вообще возможно.

– И еще я встретила господина налогового инспектора, он тоже просил вам отдать.

Желька протянула мне сложенную вчетверо запечатанную записочку, лукаво стрельнула глазками, понимающе хихикнула, поклонилась и ушла.

Расположившись в той самой гостиной, с портретом, я сначала прочла послание от Троя. Это было уже не первое его письмо после того неудачного свидания, и он снова извинялся. Выражал ко мне самые чистые и возвышенные чувства, просил простить его невоспитанность и грубость в суждениях. Но в этот раз осмелился пригласить на чашечку кофе под предлогом разъяснения тонкостей налогообложения – и только за этим!

Дочитав, я спрятала записку в карман – не хватало еще, чтобы слуги прочли и сплетничали. Вскрыла конверт от дядюшки, боясь снова увидеть обвинения и отказ со мной знаться. Однако приглашение он принял. Даже предупреждал, что, вероятно, прибудет с опозданием.

Я было подорвалась немедленно показать письмо Милошу, ведь это была его идея. И все сложилось, как он рассчитывал, переписка проходила у всех на виду. Даже через почту, с подтверждением. Но Милош опять уплыл. Только когда он на две недели отбыл на регату, я радовалась, а сейчас, когда отправился покататься на пару часов, приуныла.

Это потому что делом надо заниматься. Хватит рассиживаться. Предупредив Жельку, чтобы к обеду не ждали, я взяла шофера и поехала к себе в столовую. Если ничего толкового не сделаю, хоть поем. Вкусняшки гарантированно поднимают настроение, уж в этом я знаю толк.

Когда я пришла, в кухне вовсю шла готовка. Жарили рыбу, весело стуча ножами, резали салаты. Сегодня был из капусты с морковкой и селедка под шубой для любителей. А таковые нашлись, кое-кто, говорят, нарочно ради нее приходил.

И таких посетителей становилось все больше, тех, кто оценил наши специалитеты. Кто-то подсел на салаты, кто-то полюбил картошку фри. Даже хот-доги понемногу пошли, не настолько успешно, как в магическом квартале, но уже кое-что. Бургеры только никак не приживались. Есть на бегу в Цаневе не любили, а на обед предпочитали те же котлету, салат и хлеб, но разложенные на тарелке, как все привыкли.

Ничего. Всему свое время. А у меня наступило время обеда, о чем растревоженный аппетитными запахами желудок напомнил голодным урчанием. Решив начать с порции картошечки, я зашла в комнатушку, где жарили во фритюре, и застала там невообразимое зрелище. Так и застыла на пороге, забыв, зачем пришла.

67.

Ангел стоял вполоборота возле поддона с горячей картошкой фри и, казалось, не заметил как я вошла. В левой руке он держал блюдечко с острым томатным соусом, в который макнул золотистый ломтик и отправил в рот.

Прожевал, жмурясь от удовольствия. На глазах его при этом выступили слезы.

– Осторожно, этот соус очень острый, – запоздало предупредила я. – Может, принести тебе другой?

Он посмотрел в мою сторону, не фокусируя взгляда, будто по-прежнему не видел.

– Чревоугодие, – пробормотал он, возвращаясь к картошке. – Греховная слабость, зов бездуховной плоти и губительные излишества.

Произнеся эту фразу будто тост, он схватил сразу два кусочка. Макнул, сунул в рот и быстро прожевал, словно боялся, что отнимут.

– Не преувеличивай. Это всего лишь жареная картошка. От одной порции не будет никакого вреда, – сказала я, как вдруг кто-то коснулся плеча.

– Пойдём, человеческая душа, – произнес за спиной голос демоницы. – Не будем ему мешать наслаждаться грехопадением.

– А ему это... Ну... Не повредит?

– Да его о мостовую не перешибешь! Взгляни, даже уровень пафоса не снизился. А вот я ревную.

– Ты? – я обернулась и поймала недовольный взгляд.

– Конечно. Ему целую лохань выставила, а меня ничем не угощаешь. Ты его больше любишь, – надула губы она.

Кривлялась, конечно. Но я послушно вышла за ней следом, прикрыла за собой дверь и