Пшеничная вдова - Данила Скит

врезался в него, словно малая жемчужина в створку бескрайней раковины. Корона на костяном черепе свалилась на бок и проржавела. В глазницах зияла та же темнота, в которую Исбэль свалилась, засыпая. Мертвец встал, плоть давно его оставила. Даже гниль его оставила – скелет глухо позвякивал о металл проржавевших доспехов. В костлявых пальцах мертвец сжимал меч.

Не подходи!

Цонк. Доспехи болтались на костях и трещали, словно сломанные колокола. Гогот усилился. Грифоны стали тревожны. Вокруг летали перья и песни смерти.

Ржавый металл на груди мертвеца стал ещё краснее. Но не ржавчина была тому виной – он раскалялся. С каждым шагом пустые кости жгло под толщей потерянной доблести. Как холодно… Пламя, прошу, не гасни!

Вокруг только пляска безумия и пир страха. Крылья, перья, крики и ледяной голод.

Мертвец приблизился, посмотрел пустыми глазницами и занес над ее головой меч. Исбэль зажмурилась. Послышался истошный вопль падальщиков, гогот провалился в испуганные глотки, стянув их тугим жгутом смерти. На мраморный пол попадали головы с удивительно круглыми глазами, они уже были затянуты трупной пеленой, словно жемчуг молочным перламутром.

– Я сохраню твое пламя, – сказал мертвец.

Ржавый доспех стремительно раскалялся, с пекла струился пар.

«Когда мертвец сядет на трон, пламя раскалит сталь докрасна, время обратится вспять и мертвые восстанут, пойдут за своим королем и обратятся в живых».

Мы лишь пешки в играх Богов.

Исбэль вытряхнуло из сна.

Над головой все так же возвышалось теплое одеяло, на этот раз закрывая от прохладного утра. Исбэль встала.

– Ох! – изумилась девушка, посмотрев на свои ноги. На них всё ещё держались туфли, удивительно, но за целую ночь она их не сбросила, а одеяло никуда не сползло.

От внезапной радости она основательно потянулось, и лучи полуденного солнца играли с ее пальчиками. Душа больше не просила грозы – она жаждала тепла.

– Ну же, Бертранс, не обязательно втыкать столько заколок! Волосы у меня такие же, что и вчера, – Исбэль заставила страдать сразу трех служанок, и на этот раз оказалась не права – волосы сегодня у нее были совсем иными: непослушными, сбегающими из-под пальцев целыми локонами.

– Все растрепано, Ваше Величество, придется немного потерпеть, – не удержалась от наставления полноватая Бертранс, всегда напоминавшая Исбэль покойную тетушку, – Опять во сне ворочались? Без хорошего расчесывания не обойтись.

– А вот и нет, – лучезарно улыбнувшись, возразила Исбэль. Сегодня она была на удивление весела, – Я проснулась в одеяле и с туфлями. Ну и что с того, что на голове неразбериха? Волос на то и много, чтобы путаться. Ой!

Бертранс досадливо покачала головой, вынула заколку из огненных кудрей и отбросила ее, словно провинившуюся пчелу. Исбэль притихла, и она продолжила расчесывать.

Прохладно-приветливое утро захотело продолжения. Сегодня Исбэль впитает не только теплоту внезапного одеяла и неожиданно послушных туфель. С этого дня она станет копить свои мотыльки, и их крылышек станет так много, что она сможет выстроить из них целую стену. Живую, трепещущую стену, которая защитит ее от всех невзгод. Умелый торговец всегда найдет, как заработать на убытках – говорил отец. Убытков стало так много, что прибыль должна быть невообразимо огромной, была уверена Исбэль.

С утра на ней было самое прекрасное из ее повседневных платьев, темно-зеленое с тонкой золотистой вышивкой, высоким воротником, слегка открывающим плечи и двумя толстыми лентами, вшитыми по центру до самого пола длинной юбки. Сзади стягивались завязки корсета. Волосы были усыпаны блестящими, белоснежными нарциссами с непрозрачными авантюринами по центру.

Первая монетка – утро, а вторая – ключник. Когда ушли служанки, королева танцевала, взяв в кавалеры подол собственного платья. Она кружила и кружила, пока не не стало двоиться в глазах. Только тогда остановилась, отчаянно желая похлопать в ладоши от восторга. Но не стала, потому и так уже ведет себя как ребенок, или вовсе как дурочка. Лихорадочное возбуждение не оставляло с самого утра. Сегодня должно было произойти что-то невообразимо важное, она это точно чувствовала. Исбэль юркнула в дверь навстречу хорошему настроению.

Ей нужны были эти слова. Пусть Пентри повторит все то, что сказал ей там, в темнице. Исбэль должна была знать, должна была почувствовать, что ничего не изменилось и народ готов отдать всю силу своей любви. Ведь она сильная, пока в нее верят… Люди – ее призрачные мотыльки, у которых тысячи крылышек. Прочней их нет на всем белом свете.

В этот замечательный полдень не раздражали и высокие стражники, ходившие за ней по пятам. Там, куда она направлялась, наверняка, они могли быть по-своему полезны. В конце концов, она уже давно привыкла к Ульрику. К тому же, после рассказов Марты потеряла интерес к нему как к чему-то угрожающему. Только оставалось любопытно, продолжает ли он мочиться мимо горшка по ночам. За неимением фрейлин Исбэль взяла с собой пару служанок, но, подумав, оставила их на выходе из дворца.

– По утрам ключник обходит нижние тоннели, светлейшая государыня, – тюремщик склонил голову в поклоне, но Исбэль показалось, что так он просто хочет получше ее рассмотреть.

Дородный детина имел большую щербину на лице, она проходила прямо от утонувшего в глубокой глазнице глаза под нависшем лбом и до самой верхней губы. Второй глаз его, напротив, выкатывался. Некоторые королевские шуты умели жонглировать глазами, но никогда не было, чтобы они ходили так все время. Непохоже, чтобы тюремщик любил шутить шутки – от его плотного жилета из вареной кожи пахло потом и мольбами узников. Под ним не было ничего, кроме мясистого тела и шерстистого волосяного покрова, отчего тот смахивал на вепря.

– Мне нужен ключник, – твердо ответила Исбэль, используя как щит крылышки утренних мотыльков, – Отведите меня к нему.

– Место это местами отвратное, – Дорк по прозвищу Зоркий не испытывал склонность к лишним движениям и словам, – Там сыро, холодно и жуткая вонь. Могут схватить и за подол… Космы тоже придется поберечь. Не подходит для королев, светлейшая государыня.

– Разве у нас так много узников? – удивилась Исбэль.

Дорк моргнул левым глазом, на правый не натягивалось веко. Лицо его ничего не выражало. Возможно, совсем никогда.

– Почти все воры, – холодно пояснил Дорк, – Время голодное и лихое. Оттого и длинноруки.

– Но что же они крадут?

– В основном еду. В основном на рынках.

– Как же так? – удивилась Исбэль, – Разве за это нужно сажать в тюрьму? За кусок хлеба или морковку следует уплатить малую цену или отработать так, как захочет купец. Если сажать всех, не хватит не тюрем, не людей. В Теллостосе так не принято!

– Я из Блэквуда, светлейшая государыня.

Исбэль опустила