Юлия Куркан - Государственные интересы

Во-первых, я все-таки была на сносях, а в неароматной поездке с изгрызенным и почти что съеденным трупом и родить раньше срока недолго. А во-вторых, у меня тут война, сплошные боевые действия, а ну как народ решит, что раз княгиня из страны сбежала, то и их тут ничего хорошего не ждет? Пойдет разброд, шатания, а там и до спланированного мятежа недалеко! Особенно, если тут Ядвига без присмотра останется…

Так что, я сказала заграничной поездке веское «нет!», и занялась более насущными делами. В данном случае следовало победить степняков. Причем, победить так, чтобы мой народ над ними потешался, а их — боялся даже косо взглянуть в нашу сторону.

Как я уже говорила, мысли у меня были, теперь стоило бы обсудить их с моим воеводой.

— Это невозможно! — первое, что сказал мне Ратмир, когда услышал мой план. — Это немыслимо, это противоречит всем традициям и устоям!

— Но это сработает? — невинно спросила я.

— Возможно, — сердито кивнул воевода. Его прямая душа не могла смириться с хитростью. Воевода — человек действия, если настучит врагу по головам, так и не со зла, а потому как Отечество защищает. — Но тебя будут осуждать и обсуждать все, кому не лень.

— Уж с молвой я как-нибудь справлюсь, — несколько самоуверенно заявила я. — Просто победа сейчас важнее…

— Никогда князья не воевали только заради победы! — вскинулся Ратмир.

— А ради чего тогда? — резонно спросила я. — Мы делаем все во благо своей страны. А что ей нужно, как не победа?

— Честь княжеская, — буркнул воевода.

— Я знаю, — кивнула я. — Но если мы сделаем так, что и честь наша задета не будет?

— Ты темнишь, княгиня, — нахмурился Ратмир.

— Темню, — согласилась я. — Так ты поможешь мне?

— Не дело ты задумала… — покачал головой воевода.

— Перед смертью батюшка просил тебя помогать мне… — это был недозволенный прием, и я это прекрасно знала. Ради памяти князя Всеволода Ратмир мог сделать многое. А уж отказать его дочери в просьбе — не смог и подавно.

— Помогу, — склонил голову воевода. Мне было немного не по себе, ведь, по сути, я заставила его дать это обещание. Однако интересы страны всегда будут выше интересов отдельно взятого человека. Ратмир меня поймет со временем, а вот народ, который я могла спасти от бессмысленного кровопролития и не сделала этого — никогда.

Через неделю столица торжественно принимала довольно большое, пышно разодетое войско степняков, под предводительством сына хана Ибрагима — Абдуллы. Иноземцы чувствовали себя в столице хозяевами и свысока поглядывали на простой народ, столпившийся на улице. Впрочем, своих людей я могла утешить лишь тем, что такая спесь у степняков останется ненадолго.

У княжеского терема Абдулла и его верные охранники-нукеры спешились. Я, конечно, могла бы встречать их на крыльце, но это было бы слишком большим унижением. Мы — все-таки гордый народ, а потому я наблюдала за передвижением неприятельской кавалькады из бойницы своих покоев. Меж тем, слуги кинулись обустраивать знатных степняков в тереме. Здесь им не постоялый двор, конечно, но мы вроде бы согласились платить им дань, а потому иное было бы неуместно.

Мы дали неприятелю достаточное время на то, чтобы помыться, помолиться, привести себя в порядок и предстать пред моими грозными очами. Очи и вправду не блистали красотой, потому как всю ночь я промучилась бессонницей из-за чересчур ретивого наследника. К утру отекли ноги, и начало страшно тошнить. Я, конечно, и раньше знала, что беременность — не самый легкий период в жизни женщины, но чтобы настолько?!

Впрочем, когда я сидела на троне, то становилась все же Светлой княгиней, а не обыкновенной женщиной в тягости. Точнее, мне бы очень хотелось так думать и самой в это верить. Как бы то ни было, а Абдуллу я встречала не в самом лучшем расположении духа.

— Здравствовать тебе, ханыч, — вежливым тоном, но абсолютно невежливо, по сути, поприветствовала его я.

— Да будут долгими годы твои и наследника твоего. Да не затупится взор твой, и сможет отличить врага от друга. Да будет жизнь твоя подобно цветку лотоса — приятна, легка и благоуханна, — в традиционной манере приветствовал меня Абдулла. Я присмотрелась к нему повнимательнее. Ханыч однозначно был хорош собой: волосы, цвета воронова крыла, длиной до плеч. Умные черные глаза смотрели на мир цепко и оценивающе. Длинноватый чуть загнутый нос напоминал клюв хищной птицы. Как и все степняки, он был поджар и худощав, однако, жилист.

Я бросила быстрый взгляд на своих сестер — обе девицы смотрели на ханыча явно одобрительно. Неплохо, неплохо…

— Да будут крепки копыта ваших коней, — кивнула я, отвечая традиционным пожеланием степняков. — Но говорить о делах всегда приятнее на сытый желудок, — быстро заметила я. — Дорогих гостей ждет княжеский пир!

Повинуясь моему жесту, открылась южная дверь тронного зала, позволяя рассмотреть длинную вереницу столов, уставленных всевозможными яствами. Я гордо прошла в зал первой, и села во главе самого длинного стола. По правую руку от меня сидел Огневит, по левую — Ратмир. Далее сидели Любава и Забава, а между ними я коварно посадила Абдуллу. Бедный ханыч прямо разрывался между двумя девицами, и я всерьез опасалась, что к концу пира у него разовьется натуральное косоглазие.

Как того требовали традиции, я встала, держа в руке кубок.

— Пусть будет ваше вино сладким, а еда — сытной. Пируйте, дорогие гости! — я символически отхлебнула воды, которая была вместо обыкновенного в таких случаях вина, и села.

— Хорошо сказала, Светлая княгиня! — внезапно поднялся Абдулла, в улыбке сверкая белыми зубами. — Плох тот гость, что приходит с пустыми руками. Лучшее вино привезли мы с собой. Отпей с нами, Светлая княгиня, не побрезгуй нашей дружбой!

Ой… А что теперь делать? Вот суслик степной, мне же пить нельзя! И отказать — никакой возможности. Мне при всех преподносят чашу дружбы — а я: «Уйди, противный, я не пью»? Да чтоб у всех твоих жен обыкновенное недомогание одновременно началось! Пока я молча костерила ханыча, и вежливо улыбалась, его слуги проворно наполнили большой коровий рог, инкрустированный серебром и драгоценными камнями. Княжич принял его первым.

— За сиятельную княгиню! — и махом лихо выпил половину, давая понять, что вино не отравлено, и бояться нечего. Рог поднесли ко мне. Старая, немного пожелтевшая кость, была теплой, серебро немного холодило, а драгоценные камни — покалывали пальцы. Прости, малыш, придется пить. Запах хорошего выдержанного вина ударил в ноздри.

— За дорогих гостей! — сказала я ответную любезность, добавив про себя: «Чтоб вы трехдневно в заковыристой позе животом маялись!».