Похоронные дела Харта и Мёрси - Меган Баннен

про шоколад, но только если в него входит покупка мне черничного кекса с голову размером.

Опуская письма похоронщикам в ящик нимкилима на Главной улице, Мёрси ощутила знакомое желание написать письмо другу – то самое желание, которое и подтолкнуло ее вообще ответить ему, невозможность выговориться. А потом она вспомнила, почему порвала с Хартом. Она ненавидела его за то, как он поступил с ней, за то, что единым махом разрушил все, что у них было, и письма тоже.

«Какое сильное слово, Трупсолл. В самом деле меня ненавидишь?» – спрашивал он когда-то. Хотела бы она ненавидеть его, но это было не так. Печальная правда состояла в том, что она его любила, хоть и не могла простить.

Те же вопросы, которые вертелись в голове каждую ночь, пока она лежала в своей одинокой постели, вспыхнули в мыслях, пока она стояла перед ящиком на Главной улице. Зачем он вообще писал эти письма? Почему нимкилим решил, что она – получательница? Зачем он унизил ее в «Птичке», чтобы неделю спустя приударить? Как он мог спать с ней, хотя знал правду? Как позволил их отношениям зайти так далеко и продолжаться так долго, ничего ей не рассказав?

Она не думала, дала бы ему шанс оправдаться, заявись он на порог. Знала, что да. Проблема была в том, что Харт поймал ее на слове, когда она выставила его. Она сказала, чтобы ноги его не было в «Бердсолл и сын», и он послушался. Обнаруженные ими тела, включая неопознанные, привозил Пэн. Харт мог бы отправить их к Каннингему, но вместо этого он все равно заботился о том, чтобы трупы без ключей, найденные в Танрии, попадали к Мёрси, а с ними – и деньги, которые за них причитались. Учитывая обстоятельства, такая забота просто бесила.

По пути к универсаму Кэллахэна Мёрси задумалась над словами Лилиан о том, что доход от неопознанных возрос более чем на двести процентов, и над тем, что это означало. Следовательно, популяция бродяг в Танрии возросла соответственно. Если подозрения Лил имели под собой почву и Каннингем нашел способ переправлять трупы с нетронутыми аппендиксами в Танрию, каждый маршал подвергался огромному риску. Она вспомнила обо всех порезах и синяках, которые видела на Харте за время, проведенное вместе, и кровь вскипела. Может, она и злилась на Харта, но не могла избавиться от мысли, что его могут ранить или того хуже, особенно если Каннингем намеренно увеличивал число бродяг.

Честно говоря, она чудовищно беспокоилась за него, и не только из-за реальных опасностей Танрии. С момента разрыва она виделась несколько раз с Пэном, но не стала интересоваться, как поживает Харт, однако в последний раз он сам заговорил, не дожидаясь вопросов.

– Без тебя ему плохо и одиноко, – сообщил Пэн.

– Интересным образом он это демонстрирует, – буркнула в ответ она.

Она могла бы шагнуть Харту навстречу, но ведь солгал именно он. Именно ему нужно было объясняться. Если он не желал наступить на горло собственной гордости и прийти с извинениями, то не заслуживал ее. При этом он, очевидно, не чувствовал себя обязанным умолять о прощении, и именно поэтому Мёрси рыскала меж полок универсама Кэллахэна в поисках шоколадки, которая кое-как заполнила бы эмоциональную бездну внутри.

Еще она прихватила черничный кекс с голову размером для Лил.

Расплачиваясь на кассе, она заметила заголовок на передовице «Газеты Итернити» и потянула за уголок; основной гласил: «Беглый бродяга убил двоих в Херингтоне», а второй, поменьше – «Каннингем запатентовал чудесную бальзамическую заплатку».

И – щелк! – все встало на свои места.

Папе доставляли газету каждую неделю, но Мёрси наскребла мелочи и купила себе экземпляр. Бросилась в «Бердсолл и сын» со всей скоростью, которую позволяли ее красные кроссовки, распахнула дверь и завопила:

– Лил! Я знаю, как он все проворачивает!

Глава тридцать четвертая

Горе, наполнявшее Харта, пока он плелся от подъема до отбоя на пару с Дакерсом, ранило не так, как боль потери матери, Билла или Грэйси. Их забрали у него. Они ушли, и он не мог за ними последовать. Но Мёрси была жива и здорова, жила в мире без него, и причина, по которой он не мог прийти к ней, состояла в том, что он сам все безвозвратно испортил. Сам это сделал и теперь не мог ничего исправить, и это рвало его на куски.

Он занимался делами, арестовывал браконьеров и правонарушителей, учил Дакерса, как сворачивать парусину, чтобы не вываливалась из сумки, укладывал бродяг и смотрел, как их несчастные души улетают в дебри Танрии, пока не найдут себе новое тело. К концу каждой смены Зедди приходил на базу встречать Дакерса, а Харт в одиночку возвращался в Танрию и работал сверхурочно. Было приятно остаться наедине со своей печалью, избавившись от Дакерса, прекратить держать лицо и просто существовать. Но через денек-другой он начинал скучать по пацану сильнее, чем по одиночеству.

Может, поэтому, остановившись в секторе В-26 в одиночную ночную смену, он достал ручку из набора, который уже долго валялся на дне рюкзака, и написал Мёрси последнее письмо. Несколько месяцев назад он сказал другу без имени и без лица, что ему стало легче, когда он излил тяжесть одиночества на бумагу. Так было и сейчас, хотя письмо он опустил в карман жилета, а не в ящик нимкилима.

Он думал, что сможет вернуться к жизни, которую вел до того, как влюбился в Мёрси, но именно Мёрси показала ему, что годы беспокойства насчет теоретической невозможности умереть привели к практической невозможности жить, и именно это он теперь пытался исправить. Когда Дакерс подшучивал над ним, Харт обнаружил, что плотно сжатые губы кривятся в ухмылке. Когда чувствовал, что слишком долго был наедине сам с собой, отправлялся к Диане с Альмой на ужин или поиграть в карты. Мило беседовал с библиотекаршей, которая выдавала ему книжки в Херингтонском филиале библиотеки Бушонга. Изо всех сил старался немножко пожить. Проблема была в том, что он хотел немножко пожить – или, вообще-то, множко – с Мёрси.

Этому не суждено было случиться.

* * *

– Говорил я тебе, не бери его, – злорадно заявил Харт и получил в ответ гневный взгляд от Дакерса. Дела шли из рук вон, если самый жизнерадостный человек в мире, Пэнроуз Дакерс, будто одним своим видом просил: «Помогите мне, боги». После целого дня беготни за Солелизом, который постоянно убегал в поисках воды, Дакерс измотался до предела и искрил раздражением, как