Все проклятые королевы - Паула Гальего

class="p">Я смотрю, как она, ступая на цыпочках, идёт за своим платьем, оставленным где-то на полу.

— Куда ты? — спрашиваю.

— В ванну. — Её улыбка озорна. — День был слишком длинным.

— Ещё бы, — соглашаюсь я.

Я позволяю ей уйти и ложусь в постель, прислушиваясь к звуку воды, наполняющей ванну.

Едва рассвело, когда я понимаю, что заснул, так и не дождавшись её возвращения. Поворачиваюсь на кровати — её нет. Поднимаюсь, чтобы найти Одетт, и вижу её в одном из кресел в гостиной. Она одета в одну из моих рубашек, уютно устроилась среди подушек, вытянув ноги на подлокотник.

И тут я осознаю, что вчера она не захотела вернуться ко мне в постель.

Гогорази

Ведьма готовит заклинание воспоминания — так, как не раз видела у матери и бабушки.

Она осторожна, старается соблюсти равновесие. Закон тройного возврата всегда давался ей с трудом. Бабушка говорила, что она слишком нетерпелива, чтобы задумываться о последствиях.

Вот почему сегодня Эли действует с особой тщательностью. Это занимает часы, но в итоге она уверена, что справилась. Когда она зовёт капитана, всё уже готово.

Гогорази — на языке магии означает «пробудить память» или «вспомнить».

Эли не раз видела, как творится этот обряд. Старуха, забывшая лицо сестры, которую потеряла в детстве. Пастух, отчаявшийся найти путь, что раньше знал. Юная девушка, жившая слишком беспечно, чтобы помнить, с кем провела ночь…

Заклинание несложное, но требует осторожности. Ведь им движет месть, а значит, всё может пойти не так.

Эли черпает силу из источников, что пересекают Виллу Трёх Песен, и призывает энергию рассвета. И всё же этот ритуал не столь бескорыстен, как кажется. Другая ведьма нашла бы способ обойти закон тройного возврата — убедила бы себя, что творит добро, и использовала бы иную, более мощную силу.

Но Эли нетерпелива.

Она выигрывает всего один год, а теряет три.

Когда Кириан вспомнит всё, её жизнь укоротится.

Он возвращается назад

К последней битве.

К тому ужасному моменту, когда Львов оказалось больше, чем они ожидали, и всё пошло прахом.

Он видит тела. Слышит крики. Видит, как Нирида падает под натиском врага — пленённая, бессильная подняться.

Слышит собственный голос, отдающий приказы. Чувствует вес меча в руке, когда бросается в последнюю отчаянную атаку… и клинок рассекает его грудь, пронзая насквозь.

Он падает.

Чувствует запах крови.

Дрожь в пальцах.

И тьма поглощает его.

Кириан приходит в себя.

— Этого не может быть. Этого недостаточно. Должно быть что-то ещё.

Эли, чтобы не оставить сомнений, выполняет свою часть сделки и показывает ему больше. Ещё воспоминания. Мгновения — с того момента, как он в последний раз видел браслет на своей руке, и до той секунды, когда его, измождённого, притащили в тронный зал.

И ничего.

Ни зацепки. Ни ниточки, за которую можно потянуть. Пустота.

Кириан уходит измученный. Он не нашёл того, что искал.

А Эли довольна.

Она умрёт на три года раньше, но это не важно.

Потому что, если повезёт, капитан, за которого её бабушка отдала жизнь, не выполнит свою часть сделки.

И умрёт задолго до неё.

Глава 23

Одетт

Кириан не разбудил меня перед уходом этим утром.

Я натягиваю его одежду — так не придётся возвращаться в платье, в котором вчера видели Лиру, — и иду в свою комнату, где меня уже ждёт Ева.

Она тоже успела переодеться и принять ванну. Ни следа крови — ни на лице, ни на одежде. На ней лёгкая чёрная юбка в пол, белая рубашка с кружевом на рукавах и воротнике, а поверх — серый корсет, точно в тон её карим глазам. Наряд прост, но она умеет носить его с достоинством.

Ева сидит в кресле, внимательно рассматривает меня и, когда замечает, во что я одета, хмурится.

— И тебе доброе утро, — бросает она, видя, что я прохожу мимо, не останавливаясь.

— Доброе утро, — вздыхаю я.

Ева не отстаёт и входит следом, а когда я, повернувшись, замечаю тёмные круги у неё под глазами, во мне что-то смягчается.

— Как ты?

— Устала, — отвечает она, — но в порядке.

Я киваю и начинаю рыться в шкафу в поисках чего-то более удобного, чем этот наряд.

— А ты? — спрашивает она, с лёгкой, почти насмешливой улыбкой. — Ночь выдалась не такой, как ты ожидала?

Я замечаю не только усмешку, но и неподдельный интерес — и даже… удивление.

Раздеваюсь, не спеша.

— Всё прошло так, как я и думала, — уклончиво отвечаю я, чуть улыбаясь. — Но были и неожиданные моменты. Например, нам пообещали, что мы обе умрём молодыми.

Ева лениво прислоняется к косяку и скрещивает руки на груди, наблюдая, как я снимаю рубашку и надеваю платье.

— Ведьмы, — мурлычет она. — Их нельзя воспринимать всерьёз.

— Ты так думаешь? — я вскидываю голову. — Тебе действительно всё равно?

Она пожимает плечами. В этом жесте — беспечность, но мне видится в нём что-то хрупкое. Я заканчиваю застёгивать корсет, оттенка бледной лаванды, расшитый узорами, похожими на дикие цветы.

— Я просто хочу заставить Орден заплатить. Всё остальное… не имеет значения.

Я обдумываю её слова, и меня пробирает холод. Она говорит правду. Ей действительно уже всё равно.

Это опасное состояние. Я сама была там… и порой бываю до сих пор. Но меня всегда удерживали невидимые границы, принципы, которым я следовала, чтобы окончательно не потерять себя.

— Научи меня, — прошу я, затягивая последние завязки. — Я хочу знать то, что умеешь ты.

Ева колеблется.

— Возможно, я вообще ничего не умею.

— Тебе ничего и не нужно делать. Просто помоги мне научиться.

Она долго молчит, затем пожимает плечами и кивает.

— Ладно.

Мы оставляем позади деревню и лагерь, где солдаты проходят утреннюю тренировку, и углубляемся в лес.

Солнце светит ярко, так что недавняя буря кажется далёким воспоминанием. Но, несмотря на солнечный свет, воздух холоден, и даже плащи не спасают нас от сырости.

Лес темен: деревья высокие, стройные, а их кроны слишком густы, чтобы солнечные лучи могли пробиться сквозь них.

Время от времени мы встречаем крохотные храмы — подношения Эрио, оставленные для того, чтобы мёртвые могли уплатить ему дань.

— Монеты лучше не трогать, — предупреждаю я Еву, на всякий случай. Она кивает и не прикасается к ним.

В воздухе пахнет сырой землёй и дождём, а сквозь этот аромат пробивается тонкий запах сиреневых цветов, что растут по обочинам тропы небольшими пучками.

— Ты скучаешь по ним? — вдруг спрашивает она.

Мне требуется мгновение, чтобы понять, о ком она говорит. В её голосе — лёгкая печаль, странная и