Марья Лиса - Пленница демона

- Наверное, потому что я боюсь тебя потерять. Не смогу жить, если с тобой что-нибудь случится, - продолжал улыбаться Тениэль, но глаза его стали вмиг серьезными.

- Это только отговорка! – еще раз ударив его в грудь, я выместила злость. – Ненавижу тебя!

- Нет, ты без ума от меня, - продолжал распалять меня мужчина.

- Ошибаешься! Ты самовлюбленный эгоцентрист, тебя невозможно любить.

- Однако последние десять лет тебя не смущал мой эгоизм.

- Еще как смущал!

Тениэль развел руками, выражая смирение с моим отвратительным настроением.

- Кажется, моя леди сегодня не в духе?

- Ты совсем скоро узнаешь, насколько не в духе! – воинственно ответила я.

- О, дорогая, боюсь, на это у нас совсем нет времени.

Ненавижу, когда он так говорит. Ну, как можно злиться на мужчину, когда его взгляд и голос вызывают желание прижаться к нему всем телом и начать мурлыкать точно кошка?

- Товарищи предки, может, мы будем собираться? Иначе знаю я вас… – с ухмылкой, значение которой было невозможно не понять, вклинился Денис. Я тут же смутилась и покраснела. Неужели наш сын вырос настолько, что смог уловить ту особую интонацию в голосе Тениэля, после которой мы обычно скрывались в комнате?

В который раз я поразилась схожести Дениса с отцом. За последний год сын вытянулся, детская непосредственность постепенно сменялась подростковой угловатостью. Но внешностью, привычками, манерой говорить Денис походил на Теля как две капли воды. Даже смеялся завораживающе, с легкой хрипотцой. Я была уверена, что в будущем он разобьет немало женских сердец.

- Денис, ты до сих пор не собрал вещи? – строго спросил муж.

- Они давно при мне, – сын потряс дорожной сумкой.

- Тогда можешь спускаться вниз.

Пробурчав под нос нечто неразборчивое, Денис вышел из комнаты и плотно притворил за собой дверь.

- Ну, а ты что стоишь? – повернулся ко мне Тениэль.

- Мои вещи давно собраны, – призналась я неохотно. Не хотела говорить, что намеревалась уехать при любом исходе нашего разговора. В конце концов, то, что мы поедем вместе, было не так уж плохо.

- Я не о том, - многозначительно посмотрел на меня Тениэль.

- А о чем? – Я была сама невинность.

- Неужели ты не хочешь отблагодарить своего мужа за подарок? – вздернул он бровь.

- Разве это подарок?

- Именно.

- Но ты сказал, что у нас нет времени!

- Значит, я соврал.

Самолет приземлился вечером, и, оставив вещи в гостинице, мы отправились на прогулку по городу. Всю ночь мы бродили по центру Петербурга, и я наслаждалась его неповторимой красотой. Каждый дом, каждая улица были наполнены воспоминаниями детства и юности.

- Смотри, мама, мост разводится! – восторженно закричал Денис.

И хотя развод мостов на Неве я видела бесчисленное количество раз, каждый раз зрелище впечатляло, заставляя все внутри сжиматься от восторга. А знаменитые белые ночи! Это же настоящая поэзия души!

Опершись о гранит набережной, я вглядывалась в плещущиеся речные волны и с благоговейным трепетом разглядывала шпиль Петропаловки, стрелку Васильевского острова, до сих пор не в силах поверить, что я тут, дома.

С жадностью вдыхая отдающий сыростью воздух и радуясь дождю, подставляя лицо мороси, я чувствовала переполнявшее меня счастье. Даже прохладный ветер, дувший с Невы, казался ласковым приветствием родного города.

Только перед самым рассветом мы вернулись в гостиницу.

А утром я сбежала. Да, взяла и сбежала. По той простой причине, что узнай Тениэль о моих планах, не за что не отпустил бы меня. Задуманное было жизненно необходимо для меня.

Мне казалось, я должна попросить прощения у той, что невольно заменила меня в сгоревшей квартире. Все эти десять лет меня мучило чувство вины за то, что родные девушки даже не смогли попрощаться с ней.

Тениэль сладко спал, когда я тайком вылезла из постели. Бросив на него взгляд, я тихонько вышла из комнаты и уже через час, в платке и солнцезащитных очках, смотрела на свою могилу. Вернее, на нашу, так как обе могилы покрывала одна большая плита, над которой возвышалась мраморная скульптура женщины с ребенком.

Даже провожая в последний путь любимую дочь с внуком, мама осталась верной себе. Огромный помпезный памятник выделялся на фоне других надгробий и казался вычурным и кричащим.

Я сморщилась. Ни мне, ни, тем более, неизвестной мне девушке такой памятник был не нужен. А вот место понравилось: напротив храма, рядом березка свесила ветви, поглаживая листвою черный мрамор.

Опустившись на колени, я положила четыре чайные розы на мрачный постамент, а затем искренне попросила прощения. Наверное, с полчаса я разговаривала с девушкой и ребенком, лежащими там. Не знаю, услышали ли они меня, но с моей души будто камень упал.

Почувствовав на себе тяжелый взгляд, я вскинула голову и натолкнулась на полные ярости глаза Тениэля. Черт, неужто он повесил на меня маячок? Почему ему всегда удается так быстро найти меня?

Улыбнувшись (моя улыбка всегда действовала на Тениэля безотказно, чем я пользовалась без зазрения совести), я отошла от могилы и оказалась в родных объятьях.

- Зачем ты сюда пришла? – крепко прижав меня к себе, прошептал любимый.

- Хочу увидеть маму. – Это не совсем было ложью. Сегодня была годовщина, и я надеялась, что родители придут сюда.

- Глупая, они могут тебя узнать.

- Каждый человек видит только то, что ожидает увидеть, а мое привидение они точно не ждут.

Наверное, боль в голосе заставила Тениэля прижать меня еще сильнее к себе.

- Прости.

- За что?

- Это моя вина.

- Я не сержусь.

- Вот и молодец! – с воодушевлением ответил он, целуя меня в лоб.

Вдруг я почувствовала, как Тениэль увлекает меня вглубь кладбища.

- Они идут, - ответил он на невысказанный вопрос. Я завертела головой, отчаянно пытаясь поймать взглядом посетителей.

- Веди себя спокойно, иначе они почувствуют.

Укрывшись за очередным памятником, муж загородил меня так, чтобы я смогла видеть родителей. Украдкой следя за приближающейся немолодой парой, я отчаянно пыталась найти в них тех, кого покинула десять лет назад. Отец заботливо поддерживал маму под локоть, помогая перебираться через грязь и лужи.

В этой паре я с трудом узнала своих родителей. Горе надломило их. Некогда стройная подтянутая фигура матери сгорбилась под ударом судьбы. Отец выглядел не лучше, его волосы поседели и поредели. Он прихрамывал на левую ногу.

Угрызения совести накатили удушливой волной. В то время как я была счастлива, родители страдали, а я не могла их утешить. Тут отец, словно почувствовав мой взгляд, вскинул на нас глаза, медленно прошелся по мне взглядом, а затем отвернулся.