Юлия Шолох - С привкусом пещерной соли. Том 1

     - Ну конечно! Почему тогда у меня настроение, как у мартовской кошки?

     Он наклонил голову вперед.

     - Я не знаю.

     Наташка затаила дыхание.

     - Ты не знаешь, как влияешь на женщин, которых сюда приводишь?

     Гуру рассеянно пожал плечами.

     - Я просто даю им то, чего они ждут.

     - Они ждут физического контакта? Все? Каждая из них? Что ты такое несешь?

     - Не просто контакта. Они жаждут стать чем-то недостижимым, целым, стать сконцентрированной слепой любовью, ведь за сотню часов они проживают со мной целую вечность, обладая большими возможностями, чем Амур. Тот стреляет стрелами, несущими любовь, а женщины, которые ко мне приходят, мечтают сами стать любовью. Хотя бы раз увидеть, как это - белый мир без единой тени.

     Наташка подошла ближе и осторожно села возле него на корточки, впрочем, готовясь при случае сбежать. Теперь, после прозвучавшего 'не должна' его соседство, казалось, воспринималось иначе - каждое слово охлаждало, рыбки покидали ее кровь и оставляли после себя немного горечи.

     - Ты... не предлагаешь им этого? Они просят сами?

     Он снова пожал плечами.

     - Когда я после целой вечности встретил людей... это была девушка - мы долго говорили, узнавая друг друга, и я спросил ее - что такое ваша жизнь? Она ответила - полоса препятствий. И чего ты хочешь, я многое могу подарить. Чего тебе не хватает? - поинтересовался я. Она погрустнела и призналась: 'Я не знаю любви. Вокруг много мужчин, которые выражают мне симпатию - и не одного любимого. А я хочу так, чтобы он появился и стал для меня целым миром, огромным, необъятным белым миром без единой крапинки'.

     - И что?

     - Я многое могу, - склонив голову на бок, повторил Гуру.

     Насколько многое? Наташка смотрела в его лицо - слишком длинное, плечи слишком острые, из ворота выглядывают ключицы, туго обтянутые белесой кожей. От него пахло так, как пахнет от камня в диких пещерах, где люди не появляются. Не то чтобы он тянул на ловеласа всех времен и народов, но если он сделал вывод, что всем земным женщинам важнее всего любовь и умеет творить этих рыбок... тогда его роль в аквельском маскараде вполне понятна.

     А если убедить, что не всегда любовь?

     - И ты не станешь?.. Я ничего от тебя не хочу! Я хочу уйти!

     - И не узнать того, что я могу тебе открыть? Так и не увидеть белый мир? Не узнать, что ждет потом? Не пожалеешь?

     - Я не вхожу в число фанатиков, желающих заглянуть за край жизни.

     - Правда-а? - почти насмешливо протянул он, но получилось все равно неестественно.

     - Разве зная, как хорошо там, за чертой, человек не захочет быстрее умереть?

     Гуру согласно наклонил голову и промолчал.

     - И потом... Никто не бессмертен. Я ведь все равно рано или поздно узнаю?

     Наташка внимательно смотрела в его глаза. Он и правда не человек, какой же дурой она была, когда сомневалась! Это существо, слегка игривое, немного любопытное, совсем не обладало знакомыми человеческими ужимками.

     И она, конечно, хотела все узнать. Окунуться в блаженство. Стать умнее, успокоить страх смерти, обрести мир в душе.

     Но больше всего этого она хотела...

     - Не провожай меня.

     - Хочешь остаться и просто поговорить?

     - Нет, не сейчас. Ты как-то влиял на меня... Против моей воли. Точнее, может по воле тела, но точно против разума. Мы же двоякие... люди. Не знал? Так что пока я хочу убраться от тебя подальше и спокойно все обдумать.

     - У меня не всегда есть время с кем-то говорить. Другой возможности может и не быть.

     - Неважно. Сейчас я тебя боюсь. Ты сделал это специально?

     Он еле видно качнул головой.

     - Сейчас не будет никакого толку от разговоров. Ты меня отпустил, я чувствую. Спасибо.

     Наташка встала, двигаясь уверенней, освобождаясь от остатков паутины непрошенного желания и бочком-бочком отправилась к узкому перешейку, соединяющему островок с берегом. По еле угадываемой тропинке, по камням и горкам, прыгая через ручейки и ямки, иногда протискиваясь мимо толстобоких валунов. Она знала дорогу так хорошо, будто не раз тут ходила. И еще одна мелочь, так и не пришедшая Наташке в голову - она видела дорогу, ни разу не споткнулась, ни разу не ударилась и тем более не упала.

     Боже! Не дай никому из ее знакомых узнать, что она, человек, охотящийся за любой интересной информацией, добровольно отказалась пообщаться с НЕ-человеком и вытянуть из него что-нибудь интересное.

     Гуру беззвучно рассмеялся ей вслед и сразу же отвлекся, задумался, всматриваясь в глубину моря. Красота воды - в разнообразии, однотонность и постоянство утомляют.

     Наташка вернулась в Ракушку уже ночью. Она прошла по затихшему пляжу и направилась к одной-единственной комнате, которую в этот момент посчитала достойной внимания.

     Она стукнула по двери кулаком, а потом забарабанила сразу обоими, выкладываясь по полной, вываливая всю злость тем способом, который нельзя использовать на живых людях, если не хочешь угодить за решетку.

     - Открывай!

     И ей было плевать, есть там посторонняя женщина или нет. Сейчас ее интересовал только Гонза, только урок, который она готовилась ткнуть ему в глотку, чтобы раз и навсегда сбить с него спесь.

     Развернувшись спиной, Наташка с удвоенной силой продолжила долбить в дверь, но уже ногой.

     - Открывай! Мне плевать, сколько у тебя там баб! Я все равно не уйду, пока не увижу твою рожу!

     Дверь открылась и Наташка быстро отскочила, чтобы по-глупому не свалиться ему в ноги, а потом развернулась. И на миг остановилась, ошарашенная зрелищем, к которому оказалась не готова.

     Гонза был совсем один, судя по привычному беспорядку на заднем фоне, стоял на пороге босиком, в черных домашних штанах и с голым торсом. На пляже он тоже не носил футболку, но тогда все выглядело иначе.

     Сейчас в его комнате горели свечи, много крошечных огоньков, трепеща тенями на стенах и отражаясь в его блестящих глазах.

     Наташка дернула головой, сбрасывая оцепенение и почти ввалилась в комнату, а когда он хотел отшатнуться назад, крепко вцепилась в его руку, не давай отойти. И с огромным удовольствием завопила, правда голос почти сразу же перешел в нечто, больше напоминающее рычание.