Перепрошит тобой - Жаклин Хайд

class="p">Тот падает ему на колени, и у меня текут слюнки. Подняв на него взгляд, я облизываю губы и сжимаю его одной рукой. Мне нравится, как его серый взгляд затуманивается, когда он наблюдает за мной. Его член становится толще, когда я начинаю легко надрачивать его в кулаке, ухватившись другой рукой за его колено.

Я наклоняюсь и облизываю головку, водя проколотым языком вокруг большого, украшенного пирсингом ствола. Я обхватываю его другой рукой, используя язык и рот, чтобы доставить ему удовольствие, зная, что если я действительно попытаюсь взять его глубоко, это испортит мой макияж так, что его невозможно будет поправить. По крайней мере, так у меня будет шанс доставить ему удовольствие и, возможно, немного успокоить в процессе.

Он выглядит таким красивым в черном костюме и галстуке, что мне и правда не нужно много усилий, чтобы захотеть его в каждую дырочку, какую смогу.

Он стонет низким животным звуком, и я улыбаюсь вокруг головки, когда его рука пытается коснуться моего лица. Я напрягаюсь, когда он хватает меня за плечи, когда лимузин резко поворачивает, но не сдаюсь, скручивая его в своей хватке, пока не чувствую, что он становится еще толще.

— Я сейчас… — говорит он.

Мощная струя бьет в нёбо, а я пытаюсь принять его глубже, втягивая щеки и глотая, пока он кончает густыми струями. Его пальцы сильнее впиваются в мои плечи, когда он толкается вверх, словно не в силах сдержаться, и из его рта вырываются хриплые стоны.

Я освобождаюсь и улыбаюсь его расслабленному выражению лица, его взгляд тяжелый и томный, с оранжевым светом, горящим в глубине. Тепло и нежность разливаются у меня в груди, и я сильно прикусываю губу, чтобы не спросить его об этом.

— Ооо, смотри-ка, кто теперь расслабился. Называй это хорошо выполненной работой, — говорю я, доставая салфетку из отделения рядом, что нашла раньше, чтобы промокнуть губы, затем поднимаюсь с колен и скольжу на сиденье рядом с ним.

— Ты больше никогда не будешь работать на кого-либо другого, — бормочет он, закидывая руку на лицо и откидываясь на сиденье. Его член все еще обнажен и поблескивает влагой от моих недавних ласк.

Я смеюсь, когда он приподнимается и начинает приводить себя в порядок, убирая член обратно в брюки. Закончив, он обвивает меня своей мощной рукой, притягивая ближе, и меня наполняет чувство удовлетворения, неведомое мне прежде.

Он сжимает мое бедро, обтянутое алым шелком.

— Давай я…

— Нет, ты испортишь мой макияж, — останавливаю я его, отстраняя, пока он не загорелся желанием отплатить тем же.

Я улыбаюсь, когда он снова расслабленно откидывается на сиденье, перекидывает свою большую руку через спинку и опускает на меня ладонь.

Я пробовала любить лишь однажды, еще в колледже, и после того, как мое сердце быстро разбили, я поняла: мужчины в большинстве своем говорят одно, а делают другое, чтобы получить желаемое. Я поклялась никогда больше не позволять причинять себе такую же боль. Но с Фрэнком все иначе. Это пугает так, как никогда, и я боюсь, что не захочу, чтобы это закончилось.

Я вкладываю свою руку в его и играю с пальцами, замечая, что они втрое больше моих. Рядом с ним я чувствую себя такой маленькой и хрупкой…

Возможно, я и поклялась когда-то забыть о мужчинах, но, может, с этим монстром у меня есть надежда.

— Ты никогда не перестаешь удивлять меня, — тихо бормочет он, целуя меня в макушку.

— Знаю, я просто полна сюрпризов, — отвечаю, надеясь изо всех сил, что все это не окажется какой-нибудь игрой воображения.

Глава 33

ФРЭНК Н. ШТЕЙН



— Это так захватывающе, — говорит Бернадетт.

Все ее тело буквально излучает возбуждение по дороге на гала-прием, тогда как я приравниваю это к походу на эшафот, будь я способен умереть.

Лимузин останавливается, и мне хочется зарычать, когда я вижу, как еще до выхода из машины яркие фотовспышки слепят и мелькают за темными стеклами. Я поворачиваюсь к ней и окидываю взглядом ее красивое красное платье с тонкими бретельками, подчеркивающее грудь и облегающее талию. Ее глаза сияют более ярким зеленым цветом без привычной синей оправы очков. Она выглядит прекрасно, и от этого я хмурюсь еще суровее.

Мои руки сжимаются в кулаки. Я не хочу, чтобы она была здесь, и мне стоит невероятных усилий не развернуть ее и не отправить силой обратно в особняк, где я смогу оберегать ее. Живот сводит от напряжения и напоминания о том, насколько изменилась моя жизнь, как сильно она изменила меня за такое короткое время.

— Все будет хорошо, — успокаивающе говорит она, беря мою руку в свою.

Я хмурюсь, когда она улыбается мне, расправляет мой кулак, чтобы вложить в него свою ладонь, а затем переплетает наши пальцы.

— Не отходи от меня ни на шаг, пока мы не окажемся внутри здания, — напоминаю я ей.

— Я знаю, что должна делать. Думаешь, ты мог бы перестать корчить эту гримасу, прежде чем мы выйдем из машины? — спрашивает она, проводя рукой в мою сторону, и я хмурюсь еще сильнее.

Я вздыхаю, открываю дверь автомобиля и выхожу на красную дорожку, но тут же жалею об этом, когда крики нарастают, а камеры взрываются безумием вспышек.

— Ха-ха-ха, — смеется она, и улыбка расползается по ее алым губам, а я протягиваю руку, чтобы помочь ей выйти из машины.

Один острый красный каблучок ступает на землю, затем другой, и легкая улыбка все же трогает мои губы. Мне все-таки удалось уговорить ее на каблуки, и они ей к лицу.

Если до этого камер было много, то теперь они практически ослепляют, а она играет с ними. Она великолепна, и по ее осанке ясно, что она точно знает, что делать и куда повернуться для наибольшего эффекта, словно родилась для этого.

— Улыбаемся и машем, мальчики. Улыбаемся и машем, — бормочет она себе под нос, прежде чем на ее губах расцветает широкая улыбка.

Она улыбается и машет, и, конечно же, камеры обожают ее, в то время как крики спрашивают, когда свадьба, и просят посмотреть туда-сюда. Ненавижу все это.

— Ладно, всем приготовиться. Скоро начало, — раздается в микрофоне у меня в ухе голос Микаэля, заглушая крики папарацци, выкрикивающих имя Бернадетт.

Будет чудом, если я выйду отсюда сегодня вечером, никого не прикончив.

БЕРНАДЕТТ КРЕНШОУ



— Если ты не улыбнешься, я оставлю все свои сюрпризные поцелуи при себе, — шиплю я сквозь натянутую улыбку, застывшую