В твой гроб или в мой? - Жаклин Хайд

понравится шоу, потому что я чувствую себя совершенно нелепо.

Дойл хмурится и бледнеет.

— Для тебя было слишком сложно отремонтировать полы и сантехнику, но заглянуть в мою коллекцию произведений искусства — это нормально? — ворчит он. — Если кто-нибудь заметит, что это не копия, это будет на твоей совести.

Как будто это вообще требует ответа, у меня едва ли есть время на подобные вещи. В одном из своих постов она упомянула, что ее любимый фильм — «Десять причин моей ненависти», не говоря уже о том, что в большинстве романтических фильмов, которые я посмотрел, многие мужчины танцуют, чтобы завоевать свою прекрасную даму. Я сделаю это, чтобы добиться ее.

— Боже, ты придурок, — бормочет он, кладя нитки и булавки обратно в коробку на каминной полке. Он указывает на пакет первой отрицательной группы крови на столе. — А теперь выпей это.

— Ни за что, — я морщусь. Сладкий вкус Обри наполняет мои вены, и мне это не нужно. Тем не менее, я продолжаю. — Когда они уже сделают что-то с этим пластиковым вкусом.

— Во-первых, эти пакеты вообще-то не предназначены для употребления, и ты это знаешь. Во-вторых, ты собираешься оказаться в комнате с кучей людей. Тебе это нужно.

— Я выпил немного раньше, — я смотрю прямо в его голубые глаза в попытках скрыть ложь.

Дойл бросает на меня подозрительный взгляд, но молчит. Он знает, что я не сделаю ничего такого, что может привести к появлению репортеров с заголовком «Кровососущий каннибал бесчинствует на вечеринке в отеле».

— Поставщики провизии уже прибыли, — объясняет Дойл, прежде чем опуститься в кресло и вздыхает с преувеличенной усталостью. — Как и остальные новые сотрудники, включая нашего менеджера. Вероятно, теперь в отеле будет много народу.

Он жалуется, но это то, чего он хочет. А мне все равно, лишь бы я мог гоняться за своей красоткой по всему замку.

— Ты только и делаешь, что ноешь, — поддразниваю я, и он поднимает голову, чтобы бросить на меня свирепый взгляд.

— Да, но пока ты украшал зал, а потом час отсыпался, я все организовывал. У меня десятилетиями не было столько человеческого общения, потому что кто-то решил стать дряхлым стариком на долгие годы. Это утомительно.

Прошло несколько часов, но я все еще в восторге от Обри, и у меня даже нет желания раздражаться из-за многолюдности в моем драгоценном доме.

— Похоже, это твои проблемы.

Он трет лоб.

— Фу. Ты можешь быть еще более невыносимым в данный момент? Я все еще удивлен, что ты вообще согласился на вечеринку.

— Думаю, я сделаю для нее все что угодно, — честно заявляю я. — Не могу дождаться, когда увижу ее в платье, которое я выбрал, — бормочу я себе под нос.

— Ну, придется подождать, потому что ты поможешь мне встречать гостей.

Я недоверчиво поворачиваюсь к нему.

— Ты, должно быть, шутишь. Я не хочу приветствовать людей.

— Очень жаль! Это твой дом.

— Но я не тот, кто хотел превратить свой замок в какой-то невыносимый отель, — я хочу провести ночь с Обри, а не приветствовать потных кровососов фальшивой улыбкой. Я предпочел бы насадить свою голову на пику.

— А ты не можешь просто сделать это сам со своим новым персоналом? — говорю я с издевательской усмешкой.

— Нет. Ты поможешь мне, или я попрошу Фрэнка приехать и сделать это, — он приподнимает бровь, и я проклинаю этого грязного кретина, как надоедливого щенка, которым он и является.

Пока я не разберусь во всем с Обри, я не могу допустить, чтобы Франкенштейн был здесь. Если я это сделаю, это не сулит ничего хорошего.

— Отлично, — огрызаюсь я, поворачиваясь обратно к зеркалу, чтобы одернуть костюм и убедиться, что он сидит как надо. — Но тебе лучше оставить меня в покое на остаток ночи.

— Постараюсь, но ничего не обещаю.

Игнорируя его, я сосредотачиваюсь на Обри, представляя ее улыбку и то, как платье будет сидеть на ее прекрасных изгибах. Мягкое покачивание ее пышных бедер и лазурные глаза, в которые хочется упасть, как в море. Я открываю глаза и сбрасываю с себя то немногое, что помогает мне прятаться среди людей. Это она. Она делает это со мной. Ногти превращаются в когти, клыки удлиняются, и я наконец-то могу расслабиться, не сдерживаясь. Я смотрю на когти перед собой.

Она точно узнает, кто я и что это значит, еще до того, как закончится ночь. Думаю, я могу подождать еще немного, чтобы увидеть ее, лишь бы ночь закончилась так, как я хочу.

— Если ты потеряешь самоконтроль, я не хочу знать об этом, — Дойл пожимает плечами и направляется к двери. — И я не буду участвовать в вечеринке жалости после этого.

Я смеюсь и качаю головой.

— Как будто я когда-нибудь устрою вечеринку без тебя, — после утренних событий я чувствую себя по-настоящему умиротворенным и, могу сказать, Дойл в замешательстве из-за моего внезапного настроения, но я хочу, чтобы он понял, что у меня теперь есть. Мне нужно помочь ему понять, что, надеюсь, она станет моим новым будущим, тем более что он тоже будет его частью.

— Говорю тебе, Дойл. Она моя пара.

Дойл изумленно моргает, как будто удивлен, что я возвращаюсь к этому. Он читает по моему лицу, как будто ищет правду, и его глаза расширяются, когда он видит убежденность в этом вопросе.

— Но это невозможно! Она человек.

Моя улыбка становится шире. Я знаю.

Глава 30

ОБРИ



— Перестань тянуть, — шипит Джордж, убирая мою руку от плаща, который в данный момент душит меня. — Ты испортишь образ.

Я вздыхаю и отталкиваю его, пытаясь получше разглядеть бальный зал, пока он возится с плащом. Звенят бокалы, люди толпятся вокруг, ожидая начала вечеринки, пока я пытаюсь хоть мельком увидеть Влада. На самом деле, меня не посвящали в подробности сегодняшнего вечера.

Белый плащ заставляет меня чувствовать себя так, словно я сошла со съемочной площадки фильма «Властелин колец», и Фродо Бэггинсу нужен сосуд со светом Эарендиля, но он действительно великолепен. Он тяжелый, с вышитыми знаками, которые я не узнаю. Хотя, полагаю, он соответствует неземной лесной атмосфере бального зала со всеми этими волшебными огнями, туманом и деревьями, разбросанными по всему помещению.

Он спланировал это.

Наверное, мне следовало догадаться, что Влад придумает что-нибудь настолько экстравагантное. Белый плащ кричит о невинности, но платье под ним такого глубокого красного цвета, что при слабом освещении кажется черным и переливается, как рубины, когда я иду. Приталенное платье подчеркивает мои изгибы, каким-то образом