Мой личный шеф - Надежда Мельникова

что нам обоим пора, что выкуп обычно заканчивается совсем иначе, но я, ни секунды не думая, переворачиваюсь, кидаюсь к нему и, путаясь в пышной юбке, тянусь к ширинке его свадебных брюк.

— Милая, милая, милая, стой! Я думал, на этом всё. Я просто хотел расслабить тебя, чтобы ты не боялась и не думала о плохом, — хохочет Марат, отбиваясь.

Но я его не слушаюсь, хватаясь за член. Ну потому что он потрясающе вкусный. Этот глубокий пряный привкус, от которого кружится голова, смуглый живот, виднеющийся в полурасстёгнутой рубашке. Его хриплые стоны. Его тёмные волосы на лобке. Его глаза, светящиеся страстью…

Султанов больше не смеётся и не спорит. Резко перегнувшись через меня, тянется к моей попке и бёдрам. Кружит там и теребит, ласкает и шлёпает, пока не доводит меня до самого края, но прыгнуть в очередной кайф не даёт. Резко опрокинув на спину, устроив для себя поудобнее, довольно свирепо разобравшись с юбкой, широко раздвигает ноги и входит внутрь.

О да! Именно о такой свадьбе я мечтала. Мой жених нежно, но в то же время настойчиво и ритмично берёт меня на диване, запутавшись в ткани моего белого подвенечного платья. А я обожаю его всем телом и фибрами души, пока гости скучают у машин с бантами, букетами и шариками на капоте.

— Как же мне хорошо с тобой, Виолетта! Скажи, ну почему с тобой так хорошо? Почему?

А я не знаю ответа. Я, цепляясь за его плечи, получаю острое удовольствие, которое всё длится и длится… Марат тоже не ждёт. Он с глубоким стоном изливается в меня и на меня, пачкая чулки и пояс. Хохоча, пытается вытереть всю эту прелесть. Но пятна остаются, и в ЗАГСе, говоря ему «да», я буду знать, что муж меня уже пометил и я принадлежу ему. Я вся его.

— После свадьбы не переодевайся, ты мне очень нравишься в этом белом облаке.

А я, взглянув в зеркало, в ужасе охаю. Щёки красные, прическа местами развалилась, лиф перекосился, чулки сползли.

На улице снова жмут на клаксон. И даже зовут нас по имени.

— Марат! — смеюсь я, даже не вспоминая о страхе перед ЗАГСом. Тут другое: каждый, кто на нас взглянет, поймёт, чем мы с ним занимались. — Какой позор!

Но это обалденно вкусный стыд и срам, и я не могу перестать ржать.

Марат раньше меня берёт себя в руки: застёгивает рубашку, быстро засовывает её в брюки, поправляет бабочку. И кидается приводить меня в порядок. Тычет в голову шпильками, засовывает обратно цветы, подтягивая лиф вверх, расправляет платье. Пытается пришпандорить чулки.

— А трусики? — я глупо хихикаю, потому что, кажется, Марат порвал их, и они теперь с меня сползают.

Но кто-то уже тарабанит в дверь и кричит через неё:

— Эй, влюблённые, мы в ЗАГС опоздаем!

Это Ира. Я узнаю её голос. Малиновые щеки становятся ещё краснее. Султанов снова меня осматривает. И, крутанув вокруг оси, решает, что я выгляжу нормально. Тянет за руку к выходу. Вспоминаю, что забыла букет. Подобрав подол, возвращаюсь и хватаю цветы. Затем снова к нему.

Хихикнув, принимаю руку, которую он держит протянутой.

Открываем дверь.

Ира смотрит на нас, закатывает глаза. Её пунцово-розовое платье с бутоньеркой на груди совсем как мои щеки после любви с женихом.

— Сразу видно, чем вы двое тут занимались, — закатывает она глаза. — Не могли до ночи дотерпеть, извращенцы? Твой папа, господин шеф, уже очень хочет кушать, а мама затискала внучку, только и делает, что фотографируется с ней, звонит всем своим подружкам по мобильному, причём, как я поняла, трезвонит она на всё постсоветское пространство. Балаболит, рассказывая, как сильно её Алёнка на неё похожа. А твоя мама, — это уже мне, — плачет.

— Плачет? — пугаюсь.

— Да, она ревёт от счастья. Доктор с Ульяной рассказали ей, что ты беременна. Она так благодарила красавца Ткаченко, будто он сам тебе этого ребёнка и сделал.

Марат рычит, стаскивая меня за руку с лестницы.

— Терпеть не могу этого доктора Ткаченко. Все от него в восторге. Бабы млеют аж. Прям как увидят, так в обморок падают.

Ну как над ним не смеяться? Я всё ещё разомлевшая и влюблённая после страсти, его ревность больше не кажется чем-то дурным, она милая, и я от неё восторге.

— Вообще-то, он нас обоих вылечил и помог нам, Марат.

— Всё равно он козёл в белом халате! — бурчит Султанов.

— Тише, тише, тигр! — ржёт Ирка. — Млеем мы, потому что он классный. В этом виноваты мама, папа и природа. Но ты за свою красотку не бойся, у него беременная уже есть — Ульяна Сергеевна. — И добавляет шёпотом, как будто они с улицы могут нас услышать: — Кстати, у них мальчик.

— Ух ты! Мальчик? Доктор наверняка на седьмом небе! — Я безумно счастлива за Ульяну, но в этот момент мы вываливаемся из подъезда.

И вроде бы возвращаются мысли о ЗАГСе, но, оглядевшись по сторонам, я вижу только улыбающиеся лица. Не стоит переживать. Ведь это родные мне люди. Так и должно быть. И неважно, где я выйду замуж за Султанова: под аркой у дерева, на яхте в море или в том самом здании, которого я до смерти боялась все эти годы. Главное, что все те, кто сегодня пришел сюда желают мне только счастья.

— Доченька, — кидается ко мне мама, обнимая. — Это правда? Прости меня, я не должна была столь резко с тобой говорить. Ещё один внук. Внук! А вдруг мальчик? Это же счастье!

— Да мама, ещё один.

Мы чмокаем друг друга в щеки, и Марат плавно уводит меня в сторону, целует, усаживая в машину.

А потом он просто вообще не отпускает мою руку. Уже в ЗАГСе просит пропустить ту часть, где жених и невеста должны разойтись по разным комнатам.

И хотя девчонки бурчат, что это не по правилам, всё равно все смеются и выглядят довольными, как будто и не было той — нашей первой — свадьбы.

Да и кому она нужна в самом деле? Когда меня всё время пробивает на смех, учитывая, что Марат периодически напоминает об отсутствии на мне трусиков.

Когда Султанов вводит меня в зал для торжеств, звучит тот самый Мендельсон. Я столько лет боялась, а в итоге это просто зал, под ногами не что иное, как красная дорожка, и звучит всего лишь музыка. Женщина с высокой прической начинает церемонию. А я смотрю на Алёнку, которая держит за руки сразу двух бабушек и слушает, широко