Люся, которая всех бесила - Тата Алатова

— Да неужели? — изумилась Люся. Беседа увлекла ее, и теперь сложно было поверить, что перед ней тот же невыносимо капризный человек, который трепал ей нервы накануне. А уж подобные заявления точно всколыхнут читателей — о, им будет о чем поспорить.

— Вы слишком практичны, — Вешников поднял открытые руки, будто демонстрируя свою безоружность. — Флирт, страдания, влюбленность, привязанность — да. Но шекспировская трагедия? Чувства, от которых сотрясается мир? Почти никогда. Настоящая, отчаянная, слепая любовь — удел мужчин.

Он говорил и говорил, и Люся мысленно делала акценты в будущем материале — вот здесь смягчить, здесь обострить, получится как минимум вызывающе.

Помощница по хозяйству ловко накрыла им ужин прямо в кабинете. К чести хозяина дома, обошлось без пошлостей вроде вина или устриц: им подали нейтральные стейки из индейки с овощами и сыром, предложили чай и кофе на выбор. Люся с удовольствием взялась за еду, посмеиваясь над пылом своего собеседника.

Она уважала людей с убеждениями, даже если и не была с ними согласна.

Впрочем, рассуждения Вешникова не входили в острое противоречие с ее собственными. По правде говоря, Люся точно про себя знала, что страсть, способная сотрясти мир, — не ее конек. Все ее отношения были или полезными, или приятными, но не разрушительными. А какой прок от одержимости, которой так грезил Вешников? Сплошные хлопоты.

— По Стендалю, — продолжал боян, разлив кофе по чашкам, — есть четыре вида любви. Любовь-страсть, которая заставляет нас жертвовать всем, что у нас есть. Любовь-влечение, порождение ума и изящества. Любовь-тщеславие, когда мы выбираем себе статусных партнеров, чтобы поднять собственный статус. И, наконец, чисто физическая любовь.

— Ваша первая любовь была такой?

— Моя первая любовь была странной и драматической, как ей и полагается, — боян, помрачнев, потянулся вперед и выключил диктофон. — Я расскажу вам об этом, потому что чувствую, что вы относитесь ко мне как к претенциозному бонвивану. А мне бы хотелось, чтобы мы лучше поняли друг друга, раз уж у нашей свахи такая уверенность в нашей совместимости.

Люся промолчала. Она слабо верила в эту самую совместимость, но не могла отказаться от хорошей истории. Любопытство всегда делало ее очень покладистой.

— Знаете, — Вешников поморщился, — хороший персонаж должен нести в себе какую-то психологическую травму, нечто, что делало бы его глубже и человечнее. Чтобы читательницы всегда могли проникнуться его богатым внутренним миром. И мне очень жаль, но я столь же банален, как типичный герой романтической истории. В моем прошлом тоже есть поступки, которыми я не горжусь и которые до сих пор обжигают меня пронзительным чувством вины.

В четырнадцать я боготворил свою одноклассницу — молча и издалека, не решаясь к ней приблизиться. Я ведь уже говорил вам, что был не самым популярным парнем в школе? А она была нашей звездой. Тонкая и звонкая, юная гибкая балерина-ярила. Убойная смесь, сами понимаете. Знаете, как в песне про «готов целовать песок, по которому ты ходила», вот что я к ней чувствовал.

У Люси зазвонил телефон — незнакомый номер.

— Да? — тихо спросила она, верная старой журналистской привычке всегда брать трубку.

— Людмила Николаевна, это Дима, ваша охрана. Вы сказали, что задержитесь не больше чем на час. Звоним узнать, все ли у вас в порядке?

— Да, все отлично, — заверила она. — Я пробуду здесь еще какое-то время, не переживайте.

— Не могу понять, — заметил Вешников, когда она нажала «отбой», — это для защиты или контроля? Может, у вас роман с каким-то ревнивым олигархом?

— Ну, понеслась писательская фантазия вскачь, — засмеялась Люся. — Скажем, у меня действительно много недоброжелателей. Что касается контроля и ревности — то мне сложно понять, как один взрослый человек может что-либо запрещать другому. Впрочем, придуманный вами олигарх отвлек нас от вполне себе настоящей балерины.

— Ее звали Лиза. Я не то чтобы за ней следил, но, может, и следил. Частенько шел за ней после школы, просто так, даже не думая нагнать или заговорить. Потом у нее родился младший брат, и мама часто отправляла ее гулять с коляской. И я тоже гулял как раз в это время и в том же дворе с собакой. Почти случайно, да. Мы чуть-чуть подружились, совсем немного. Лиза становилась все более замкнутой, дерганой, тихой. Сияние, которое исходило от нее, будто меркло.

Я приносил ей яблоки, потому что конфеты балеринам не полагались. Брал для нее книги в библиотеке, потому что она любила читать. В классе мы продолжали игнорировать друг друга, наши прогулки оставались как будто бы тайной. Тайной, для которой не было никакой особой причины, но мне казалось, что она стеснялась меня. А я радовался тому, что имел.

А потом…

Вешников замолчал, глядя пустыми глазами за Люсино плечо. Она обернулась и посмотрела тоже — за окном качались на ветру заснеженные ветви деревьев, ничего такого. Большие напольные часы показывали половину десятого.

— Однажды я ее все-таки поцеловал, — Вешников поморщился, как будто это было неприятным воспоминанием. — В щеку, ничего такого. Но по всем законам жанра именно в этот момент нас застукал ее отец. Был тихий майский вечер. Что-то кричали на горке дети, они играли в догонялки. Странно, как врезаются в память незначительные мелочи. Отец Лизы шел с работы и был в форме — полицейский. Он не стал ругаться или что-то в этом роде, просто зыркнул так, что Лиза тут же побежала следом за ним домой. А на следующий день стало известно, что в новом учебном году она будет учиться в другой школе. Мы поговорили возле раздевалки — вокруг галдели младшеклашки. Ну как поговорили. Она сказала, что ненавидит меня, что я все испортил — и с чего я вообще к ней полез.

— Упс, — Люся покачала головой. — Так можно было огрести фобию поцелуев.

— Да, удар был болезненным. Буквально по мордасам моим робким чувствам… Я чувствовал себя обиженным, ничего не понимал, мне казалось все очень нечестным. Понадобилось много времени, чтобы я решился на новые ухаживания за девушкой. В следующий раз я встретил Лизу только через пять лет. Нам исполнилось по девятнадцать, и мы столкнулись возле аптеки, совершенно случайно. Я едва ее узнал — так она подурнела и пополнела. У ярил особая энергия, знаете, чувственность бьет через край. Но Лиза была тусклой-тусклой, совершенно несчастной. Я пригласил ее на кофе, а она отшатнулась от меня в ужасе. А ночью от нее пришло сообщение: она просила