Карен Монинг - Лихорадка теней

Я вздрогнула.

— Как я вообще могу что-либо знать о рунах, которые использовались при возведении стен тюрьмы Темных?

— Именно это я и хотел бы знать.

Я вздохнула и потерла глаза. Вопросы, опять вопросы. Я от них скоро с ума сойду.

— Ты утомлена, — мягко произнес он, — В эту ночь влюбленных где бы ты хотела спать, МакКайла? В шелковом гамаке, натянутом между пальмами, покачивающимися в такт морскому прибою, с преданным любовником-фейри, готовым исполнить любое твое желание? Разделишь ли ты обитель с принцем фейри? Или же ты собираешься подняться по ступеням разгромленного книжного магазина, чтобы провести ночь в одиночестве, в здании, принадлежащем мужчине, который тебе не доверял и никогда не будет доверять?

Ой.

Он прикоснулся к моей щеке, провел пальцем до подбородка, приподнял лицо вверх.

— Какой восхитительной женщиной ты стала. Ты больше не тот ребенок, что прибыл сюда несколько месяцев назад. Ты проявила характер. Демонстрируешь силу и решимость, уверенность в себе и целеустремленность. Но мудра ли ты? Или движима сердцем, безрассудно отданным не тому мужчине? Неужели, как и большинство людей, ты неспособна меняться? Чтобы измениться, нужно признать свою неправоту. Твоя раса обрекает себя, оправдывая свои ошибки, а не исправляя их.

— Никому я свое сердце не отдавала.

— Хорошо. Тогда оно все еще может стать моим.

Он склонил голову и поцеловал меня.

Я закрыла глаза и словно растворилась в его объятиях. Это был неожиданный поворот сюжета в моей истории, наконец кто-то верит мне, отвечает на вопросы, которые я задаю, и просто добр ко мне, не говоря уже о сексуальной привлекательности В’лейна. Когда его имя мягко разместилось на моем языке, подразнивая, предлагая, ожидая приглашения, я вдохнула его поцелуй в себя. Согласные, которых никогда не смогу произнести самостоятельно, и мелодичные гласные начали покалывать мой язык, заставив все тело вспыхнуть от волны сладостного наслаждения.

Я вдохнула запах принца фейри и дурманящий аромат роз. Неплохой поцелуй на День Святого Валентина, совсем неплохой.

Он отдавал мне свое имя не спеша, позволяя этим невероятным слогам нежно и мягко устроиться у меня во рту, пока они, наконец, не улеглись, и я не взорвалась, дрожа в его объятиях. Я еще долго стояла там в алькове книжного магазина и целовала В’лейна, уже после того, как снова заполучила его имя.

Я все еще пылала, когда поднялась по лестнице и рухнула на кровать.

— Чувиха, а че здесь стряслось?

Я прислонила веник к упавшей книжной полке и обернулась. Дэни стояла в дверях магазина, запихивая в рот протеиновый батончик. Она разглядывала погром сузившимися глазами. Утренний солнечный свет, пробивавшийся через открытую дверь, подсвечивал ее рыжие кудри огненным ореолом. И хотя день выдался ясным и почти безветренным — целых 60 градусов по Фаренгейту[26], и это после недавнего снегопада! — я никак не могла согреться, даже при двух включенных газовых каминах.

— Не прикроешь дверь? — попросила я.

Мне всю ночь снилось то холодное место. Раз за разом я почти просыпалась от страха — неизвестный ужас преследовал меня, я соскальзывала по ненадежному льду — но каждый раз кошмар снова затягивал меня.

Я бродила по ледяным утесам, пытаясь найти ту прекрасную печальную женщину, звала ее, уверенная, что найду ее за следующим горным хребтом. Но на каждой новой вершине я находила лишь дюжины песочных часов, мелкий черный песок быстро заполнял нижнюю их половину. Я металась от одних часов к другим, отчаянно переворачивая их, но они вновь опустошались в считанные секунды.

За мгновение перед пробуждением я поняла, почему не могла найти ее. Я медлила слишком долго. Время имело существенное значение, а я опоздала. Ее уже не было. Исчезла и надежда, как те крошечные черные песчинки.

Шанс упущен.

Я приняла душ и оделась. На меня давило бремя неудачи. Отчаявшись достичь успеха, удовлетворения хоть в чем-то, я воплотила свою месть с веником в руках, занявшись мусором в разрушенном магазине. Я провела часы за выбиванием опилок и щепок из ковров Бэрронса и сбором разбитого стекла в аккуратные кучки.

Дэни с важным видом переступила порог и закрыла за собой дверь.

— В’лейн сказал, что ты хотела меня видеть. Не знаю зачем, но я особо не была загружена, так что решила тебя выслушать. Но лучше тебе не нести ту же хрень, что и в прошлый раз. Тогда ты не слишком любезничала, — на ее лице появилось самодовольное выражение. — Он подарил мне шоколадку. Чувиха, будто я, типа, его возлюбленная. Мы поболтали. Я сказала ему, что мне почти четырнадцать и что однажды я подарю ему свою девственность.

Я застонала. Неужели она ему ЭТО сказала? Прежде, чем послать его к ней, я заставила его поклясться, что он выключит свой смертельный эротизм.

— Как только все поутихнет, нам предстоит долгий разговор на тему твоей девственности и В‘лейна.

— У меня для тебя новости, Мак: ничего не поутихнет. Мир такой, какой есть. Такая теперь жизнь.

Несмотря на обычную для Дэни развязность и беспечный тон, ее глаза оставались холодными. Настороженными.

Жестокие слова. Жестокая правда. Но я с ней не смирюсь.

— Так будет не всегда, Дэни. Мы этого не допустим.

— Да что мы можем сделать-то? Мир слишком велик. Ваще-то, все не так плохо. Пока ты с катушек не слетела. Думала, мы с тобой, типа, как две горошинки в одном Мега-стручке, а других овощей вообще не существует. И тут ты ломаешь эту комедию, обжимаясь с ГроссМонстром. Я аж взбесилась, — она бросила на меня взгляд, в котором читалось все то, что она никогда не сказала бы вслух: «Ты меня бросила. Оставила одну. Да, я здесь, и надеюсь оно того стоит.»

Она достала из кармана яблоко и принялась его грызть.

Прошлой ночью, до того, как В’Лейн ушел, я попросила его найти Дэни утром и сказать, что Бэрронс не умирал, что я работала под прикрытием, и что я очень сожалею о своей лжи. Но ни одно извинение, переданное на словах кем-то, не сможет заменить настоящего, сказанного прямо в глаза. Ей необходимо было услышать это от меня лично. А мне — сказать ей об этом.

— Прости меня, Дэни. Мне было невыносимо причинять тебе боль.

— Чувиха, да забей уже. Не больно мне. Я и не такое переживу. Решила, у тебя ПМС, ну или типа того. Фигня. Просто хотела услышать от тебя, что ты вела себя как последняя сволочь.

— Я вела себя как последняя сволочь. Тебя это, может, и не задело, а меня чуть с ума не свело. Прощаешь?

Она вздрогнула и одарила меня испытующим взглядом. С рано повзрослевшей, одаренной девчонкой-подростком в аббатстве общались двумя способами: либо постоянно командовали, либо напрочь игнорировали. Сильно сомневаюсь, чтобы хоть раз кто-то извинился перед ней за что-либо.