Невольница его величества - Татьяна Андреевна Зинина

Опустила голову на его грудь, где, повинуясь моему плетению, билось сердце, и прошептала, вложив в этот шёпот всё своё желание, всю надежду, всю себя:

– Вернись.

Но всё осталось, как и было. Только удары под моей щекой будто стали более рваными. Видимо, я всё-таки умудрилась повредить плетение. Придётся накладывать заново.

И тут грудная клетка Хельма как-то особенно сильно поднялась, а потом резко опустилась и снова поднялась.

Я села ровно, окинула Анхельма быстрым взглядом и, не мешкая, запустила диагностическое плетение. Но когда оно показало, что пациент дышит сам, у меня вдруг разом закончились силы.

– Он вернулся, – проговорила я, боясь в это поверить. И тут же снова уложила голову ему на грудь, а на глазах навернулись слёзы невероятного облегчения.

Вдруг меня резко дёрнули и потащили в сторону. Я даже не поняла, что происходит, сообразила лишь, что это сделал Холтер. Попыталась возмутиться, но он остановился и развернул меня лицом к алтарю.

– Смотри магическим зрением, – сказал он строго и будто даже со страхом. – Видишь это?

Теперь я действительно увидела и то, что открылось моим глазам, выглядело поистине странно. Вокруг Анхельма сгущалась энергия. Она пульсировала, переливалась от светло-серого до тёмно-зелёного. И это была совершенно незнакомая магия, с какой мне никогда раньше сталкиваться не приходилось. В ней чувствовались агрессия и злость, да такие, от которых очень хотелось спрятаться.

Она быстро уплотнялась, окутывая Хельма собой, словно коконом, но при этом стали видны золотистые потоки, вливающиеся прямиком в его грудь.

– Что это? – выдохнула я, теперь даже не думая вырываться из захвата.

– Понятия не имею, – произнёс в ответ Холт.

Тем временем зеленоватая энергия вокруг Анхельма уплотнилась, а кокон стал похож на яйцо. Вскоре она настолько уплотнилась, что рассмотреть что-либо внутри кокона стало невозможно.

– Хельм! – выкрикнула я, чувствуя полную беспомощность.

Нужно было срочно что-то делать, как-то помочь ему, но в голове не нашлось ни одной дельной мысли. А нервы натянулись настолько, что готовы были вот-вот лопнуть.

– Спокойно, – донёсся до слуха голос Гарсинии.

Ведьма шла по тропинке со стороны своего дома и выглядела какой-то взъерошенной. Остановившись рядом с нами, протянула раскрытые ладони к кокону и прикрыла глаза. Стояла она так, наверное, больше минуты, а когда снова повернулась к нам, на её лице сияла довольная улыбка.

– Всё в порядке, – сказала ведьма. – Я чувствую Хельма, он вернулся. А то, что сейчас происходит – правильно. Это и есть завершение ритуала перерождения. Сейчас вмешиваться не стоит. Нужно просто ждать.

– И сколько? – вырвался у меня вопрос, а от волнения и растерянности затряслись руки.

– Не знаю, – она пожала плечами. – Но подходить близко никому не рекомендую.

Гарсиния чуть помолчала и, вздохнув, добавила:

– Теперь только от Хельма зависит, чья сущность победит в итоге. Но я верю в него. Если уж он с того света смог вернуться, то с остальным обязательно справится.

Глава 22. Туман, Сайо и когти

Первые сутки мы по очереди дежурили возле алтарного камня, ждали, что вот-вот Хельм очнётся, разорвёт эти странные путы и вернётся к нам. Но ничего не менялось, только кокон из энергий становился всё плотнее и скоро стал похож на камень. Гарсиния даже решилась подойти к нему, потрогала, попыталась разбить, но не вышло.

– Нужно ждать, – сказала она нам тогда. – Правда, я даже не представляю, сколько.

И снова потянулись дни, но теперь они были наполнены надеждой и напряжением. Холт остался с нами в домике ведьмы, спал на кухне у печи на соломенном тюфяке. Он создал вокруг кокона с Анхельмом магический контур, который показывал малейшие вспышки энергии, и несколько раз в сутки ходил проверять, что там происходит.

Ранняя зима уверенно занимала позиции. Снегопады усилились, теперь высота сугробов в некоторых местах достигала полуметра. Холода крепчали, начался сезон ветров, но я всё равно каждый день ходила к алтарному камню, садилась рядом и говорила с Хельмом. Рассказывала ему о том, что, по слухам, происходит в его стране, о военных действиях, которые вот-вот войдут в полную силу; иногда говорила о своём прошлом или о том, чему научилась у Гарсинии. И каждый раз, перед тем, как уйти, прикладывала руку к твёрдой поверхности кокона и посылала внутрь чистую магию и эмоции собственной тоски.

– Возвращайся, – говорила с мольбой. – Ты нам нужен.

Конечно, ответа не было, но я всё равно ждала. Каждую ночь, укладываясь спать на узкой кровати, закрывала глаза и молила богиню Герду и Великие Стихии помочь Хельму. И каждый раз надеялась, что следующим утром он к нам вернётся.

Да, я действительно очень его ждала… каждый день, каждую минуту. И продолжала верить, что когда-нибудь этот день наступит.

***

Анхельм

Я плохо помнил, что происходило со мной после того, как ведьмы начали ритуал. Но момент, когда Гарсиния вонзила кинжал в моё сердце, отпечатался в памяти, будто его там выжгли.

Дальше всё смешалось, реальность пропала, сменившись чредой странных видений. Я то бесконечно падал на дно тёмной бездны, то возносился к небесам, то болтался в огромном океане, то лежал на раскалённой земле. А потом оказался в мрачном месте, где царили туманы, и там задержался дольше всего. Голода не было, жажды тоже. Я вроде как оставался жив, но обычные потребности почему-то отключились. А ещё со мной рядом всё время находилась молчаливая тень большого существа с крыльями и хвостом. Она таскалась за мной, словно привязанная, но не вызывала ни страха, ни даже опасения.

Иногда получалось уснуть, но вместо снов возникали очень реальные видения, в которых я был всего лишь наблюдателем. Я видел, как Лина выходит за меня замуж и объявляет, что у нас скоро родится ребёнок, но не испытал при этом даже удивления. С недоумением смотрел, как воины из делегации Айвирии набрасываются на меня и убивают. Потом с равнодушием взирал на то, как мой друг Чет активно утешает в постели мою жену Аделину, а после становится регентом.

Ничего из этого меня не трогало совершенно. И даже картинки первых стычек армий Вергонии и Айвирии на границе я разглядывал, словно что-то неважное. Но однажды увидел бледную Эниремию, качающую на руках свою дочь. Она ничего не говорила, просто смотрела перед собой заплаканными глазами, и это видение отозвалось во мне горечью и сожалением. Я даже попытался подойти к ней, обнять, но не смог сдвинуться с места.

А потом, словно наяву, увидел себя