Долина смерти - Карина Халле

ценно как никогда. Может, мы не выберемся. Может, не будет завтра. Но сейчас? Сейчас мы есть друг у друга.

И этого достаточно.

Я думаю об этом, чувствуя, как усталость берет верх. Не сопротивляюсь. Дженсен целует меня в висок и крепко обнимает, пока я не засыпаю.

27

—

ДЖЕНСЕН

Я просыпаюсь рывком, словно от удара. Сознание возвращается постепенно. Буря… холод, пронизывающий все вокруг… Обри. Обнаженная, прижатая ко мне, чтобы согреться. Мы сняли одежду, чтобы выжить, но вышло что-то большее, чем просто выживание. Наверное, нам обоим был нужен этот безумный, отчаянный секс, чтобы почувствовать, что мы еще живы.

Но затем пришла усталость. Непозволительная усталость.

Я уснул на посту.

Внутри все сжимается от ужаса. Я осторожно поднимаю голову, оглядывая хижину, стараясь не потревожить Обри, которая мирно спит, прижавшись ко мне. Элай все так же лежит на койке. Лицо пылает от жара, но под одеялом поднимается и опускается грудь. Дверь по-прежнему заперта, окна целы. Никаких следов вторжения, никаких доказательств, что эти твари воспользовались моей оплошностью, и никаких признаков, что Элай превращается в одного из них.

Меня захлестывает облегчение, но тут же его сменяет грызущее чувство вины. Я прекрасно знаю, что нельзя терять бдительность в этих проклятых горах, особенно когда вокруг бродят монстры. Если бы они ворвались, пока я спал… Что ж, наверное, тепло Обри стоило того.

Обри шевелится рядом, издавая тихий, сонный вздох. Ее тепло контрастирует с холодом хижины. И, несмотря ни на что, в ее присутствии есть что-то правильное, необходимое. Простое человеческое тепло кожи, ощущение, что ты не один противостоишь этой тьме. И мне наплевать, что она может быть федералом под прикрытием, готовой меня сдать, мне это нужно, как воздух.

— Ты слишком громко думаешь, — бормочет она сонно. Ее глаза остаются закрытыми, но на губах появляется легкая улыбка. — Слышу, как у тебя там мозги скрипят.

— Я заснул на посту, — признаюсь я, и слова звучат тяжело, словно приговор. — Нельзя было.

Она открывает глаза. В тусклом свете они блестят, как звезды.

— Нам обоим это было нужно, — говорит она просто. — Отдохнуть. И мы все еще здесь. Все еще живы.

Ее прагматичность, как обычно, обезоруживает. Никаких упреков, никакой паники. Просто принятие того, что есть, и стремление двигаться дальше. Это то качество, которым я восхищаюсь в ней, несмотря на все сложности и противоречия.

— Как Элай? — спрашивает она.

Я снова смотрю на него.

— Вроде спит. Вид у него не лучше и не хуже.

Пока.

— Значит, мы поступили правильно, что забрали его, — говорит она. — Хэнк поранил его руками, а не зубами.

Она говорит это с такой уверенностью, но ведь никто из нас толком не видел, что именно сделал Рэд. И все же это дает мне надежду. Надежду, что если Элай пережил эту ночь, то, возможно, все еще обойдется.

Если мы вообще отсюда выберемся.

— Как себя чувствуешь? — спрашиваю, меняя тему. — Хоть немного согрелась?

Она поворачивается в спальнике, ее тело скользит по моему так, что обычно я бы не смог устоять. Да что там, и сейчас не легче, хоть на кону жизнь Элая и все летит в тартарары. Чувствую, как мой член встает, и она это тоже чувствует.

— Уже лучше, — отвечает она, прижимаясь ко мне, и по спине бегут мурашки. — Спальник помог.

— Банальное выживание, — пожимаю плечами, наклоняясь к ее шее. — Тепло тела — лучший способ бороться с переохлаждением в полевых условиях.

— И отличная возможность заняться сексом.

Я не могу сдержать смех, целуя ее кожу.

— Да, и это тоже.

Я отстраняюсь, и она целует меня, заглушая все возражения. Ее губы мягкие, настойчивые. Нам нельзя этого делать — снова — с Элаем рядом, да и в таком состоянии. Но я отвечаю на ее поцелуй, словно околдованный.

Ее рука скользит вниз, между нами, обжигая кожу. Я сдерживаю стон, когда она обхватывает мой член. Нежно сжимает, раздвигает бедра и медленно направляет меня в себя. Мучительно медленно. Она смотрит мне в глаза, открыто, без притворства. И от этого у меня щемит в груди.

Мы замираем на мгновение, вдыхая друг друга. Она такая теплая, такая мокрая. Я мог бы остаться здесь навсегда.

Потом с ее губ срывается тихий стон, и мы начинаем двигаться. Едва ощутимо, еле покачивая бедрами. Но это оказывается даже лучше, чем вчерашняя спешка.

Я снова наклоняюсь к ее шее, вдыхая соленый запах пота и слушая ее прерывистое дыхание у своего уха. Каждое движение тихое и осторожное, но натянутое до предела, словно струна, готовая оборваться.

— Дженсен, — шепчет она, мое имя срывается с губ вместе с очередным вздохом, и она прижимается ко мне еще сильнее.

А потом время перестает существовать. Остается только тепло наших тел, медленный ритм, нарастающий между нами, пока не превращается в дикую, неконтролируемую страсть.

Она кончает первой, сжимая меня так сильно, что я чуть не теряю сознание. Стонет тихо, прижимаясь ко мне. Этот звук и ощущение окончательно ломают меня — оргазм накрывает, как лавина. Я дрожу, опустошаясь, и черт возьми, ощущаю себя живым.

Лежим, задыхаясь, в этом чертовом спальном мешке. Наконец, собираюсь с силами и говорю: «Спасибо». И в этот момент понимаю, насколько благодарен за ее тепло и за то, что мы хоть немного в безопасности. Хоть на секунду хочется поверить, что я снова на ранчо, и она просто спит в моей комнате. Вот только я не ценил то, что имел. И теперь, когда я это потерял, готов отдать все, чтобы это вернуть.

— Это ты от отца научился? — спрашивает она нежным голосом. — Всему этому про выживание. Ну, всем этим навыкам?

Вопрос застает меня врасплох. Мы никогда толком не говорили о моем отце — я упоминал о его смерти, но не о том, что было до. Не о том, чему он меня научил, и о том, что я потерял, когда он умер.

— Да, — говорю я после паузы, и мой голос звучит грубее, чем я хотел. — Это у нас семейное. Он научил меня всему об этих горах. Как в них выживать. Он любил здесь бывать, проводил каждую свободную минуту вдали от ранчо, исследуя.

— Ты скучаешь по нему, — тихо говорит она.

Это простое признание высвобождает что-то у меня в груди, давление, которое нарастало годами.

— Каждый день, — признаюсь я. — Он не был идеальным — у него был вспыльчивый характер, он мог быть жестким со мной, когда я ошибался. Но он был хорошим человеком, понимаешь? Научил меня. Как жить