Люся, которая всех бесила - Тата Алатова

Ветров, кажется, тоже удивился ее движению — он на некоторое время застыл на месте, а потом не слишком уверенно двинулся к своей стороне кровати.

— А ты не знаешь? Я думал, ты разобрала мою биографию по косточкам.

— А я не знаю, — призналась Люся. — Везде фигурировал только твой отец. Тебя же зачали классическим способом или как там принято у коррумпированных политиков?

— Господи боже, женщина, — закатил он глаза и осторожно улегся, как будто был йогом, пристраивающимся на гвозди, — не кусайся хотя бы в кровати. Моя мать ушла, когда мне было одиннадцать, и забрала с собой сестру-близняшку. Родители нас попилили пополам. Папе — мальчик-марен, маме — девочка-банница.

— У тебя есть сестра-близнец? — уточнила Люся и щелкнула выключателем.

Комната погрузилась в хрупкую темноту. За окном горели фонари, бросая по углам тенета дрожащего мрака. Падал крупный снег, и казалось, что добрый новогодний дух уже заглянул на землю, настраивая на лиричный лад.

— Да, Маша. Паша и Маша, в таком глупом духе нам придумали имена, — неохотно проговорил Ветров. Расстояние между ними оставалось прилично пионерским, и Люся напрасно прислушивалась к своим ощущениям. Он был нейтрально-воздушным, никаких пряностей. — Дело в том, что моя мать — лесовичка. А лесовики не могут долго жить в городе, им становится плохо, душно, депрессивно. Бронхиальная астма, аллергия и прочие радости психосоматики. Поэтому папа купил ей ферму на юге, и она выращивает там абрикосы и персики. Пару раз я провел с ней летние каникулы, но потом случился переходный возраст, гормоны пошли вразнос, мареновская тяжелая аура не поддавалась никакому контролю… честно, в те времена я бесил самого себя, и мама попросила отца больше не присылать меня к ней.

— Ого, — Люся повернулась к нему, разглядывая резкие черты лица. — Разве родители существуют не для того, чтобы терпеть свое потомство и в пубертате тоже?

— Мама стремилась к гармонии и позитиву, — его глаза блеснули, — а я, видимо, не вписывался в тот чудесный мирок, который она создала для себя на своей ферме.

— И ты ее теперь ненавидишь?

— Иногда, — подумав, ответил Ветров. — Не все время.

— А что сестра?

— Машка сбежала с фермы в восемнадцать, закончила университет, вышла замуж и создала рекламное бюро «Столица», очень успешное, между прочим.

— А. Это через которое твой папаша отмывает деньги? Затейливо.

Скорость, с которой Ветров вдруг перетек со своей стороны кровати и навалился на Люсю сверху, была впечатляющей. Она даже понять ничего не успела, а уже ощутила вес его тела, запах зубной пасты вперемешку с дезодорантом и слабое электрическое покалывание в кончиках пальцев, как будто Ветров едва-едва разил током.

— Так вот зачем ты сегодня бегала к главному прокурору, — прошипел он. — Все копаешь, Люсенька?

— Все копаю, — согласилась она, потому что возразить тут было нечего. С удовольствием обняла его и скрестила ноги за его спиной. — Паш, тут такое дело. Мне срочно надо сделать для тебя что-то полезное.

— Хм, — он улыбнулся, и это точно была улыбка, а не обычная кривая ухмылка, — неужели совесть проснулась?

— Не в том смысле, как ты думаешь. Просто у меня дебет с кредитом не сходится.

— Неважно. Приходи завтра к двум в управление, посмотришь допрос Крылова, основателя «Яви». Я так и не нашел нижнего арха в штат, и мне бы пригодилась ваша хваленая лягушачья интуиция.

Внутренне возликовав — ура! допрос! а то Люсю все время нервировало, что она понятия не имеет, как там расследование, — она протянула задумчиво:

— Ну-у, даже не знаю, найду ли время.

— Бесишь, — рыкнул Ветров, засмеялся и куснул ее за подбородок.

И, втягивая носом острый перечный аромат, Люся вдруг поняла, что ночь еще только начинается.

В три ночи они все-таки допили шампанское и доели всю еду, что нашли в холодильнике.

— Люсь, а Люсь?

— Ммм.

— А у тебя спина белая!

— А?

Спать хотелось — зверски.

Соседняя подушка еще хранила ветровский запах, но сам он уже бодро что-то насвистывал, видимо, бреясь. Люся давно заметила, что по утрам у него повышенная музыкальность.

Гудела электробритва.

Жужжала кофемашина.

Утро, блин.

Вот бы еще заставить себя открыть глаза и сползти с кровати.

— Люсь, а Люсь?

— Ммм?

— Сказать, что неправильно в нике УотсонХYХолмс?

— Ммм?

— То, что Уотсон идет впереди Холмса, а ведь он не главный герой.

— Спорно, — возразила Люся и все-таки села. — Он рассказчик. Без Уотсона никто бы вообще не знал о Холмсе.

— А еще у него нет чувства юмора. Он совершенно не считывает контекст.

— Кто? — спросила Люся, совершенно не понимая, о чем идет речь.

— Только посмотри на себя, — вздохнула Нина Петровна. — С тех пор как мой внук перестал спать на диване, ты выглядишь по утрам очень уж расхристанно. Такая шалавистая гетера.

— Да отстаньте вы от своего внука, — рассердилась вдруг Люся. — Ну родился он мареном, так что теперь, не человек больше?

Она сделала несколько шагов к коридору и наткнулась на острый взгляд Ветрова, который задумчиво смотрел на нее из распахнутой ванной.

Евгений Крылов, основатель центра нейропсихологии «Явь» и скорбящий вдовец, явно нервничал. Люся его понимала: любому было бы не по себе уже от одной повестки в управление видовой полиции, а при виде угрюмого Ветрова в качестве собеседника и вовсе немудрено было испугаться.

Люся наблюдала за этой встречей с монитора ноутбука, куда выводилась трансляция с камер. Качество было так себе, но волшебных окон-зеркал, как в сериалах про ФБР, в местной полиции не было.

Устроившись в кабинете Ветрова, она немного погоняла его секретаршу Верочку, требуя то кофе, то булочек, — просто потому, что могла.

— Итак, Евгений Николаевич, — Ветров казался скучающим и раздраженным одновременно, будто ему не нравилось тут зря терять время, — расскажете, что такое «Явь» и для чего она была создана?

Крылов сцепил пальцы в замок, закрываясь. Его украшала хипстерская бородка, модная стрижка, и весь он — молодой, нервный, холеный — был неуместен в этих казенных стенах.

— Моя жена, — сказал он чуть дрожащим голосом и тут же поправился, — моя покойная жена была арх-волчицей. Это очень своеобразный вид, даже не знаю, как вам объяснить. Архи сами по себе очень закрыты, у них множество табу — например, они никогда не обсуждают свои архаичные формы или не выносят даже мысли о том, что кто-то увидит, как они перекидываются. Это для них нечто настолько ужасное, что другим сложно понять, в чем суть трагедии.

Тут Люсе показалось, что Ветров задумчиво поднял глаза на камеры, но кто его знает.

— Большинство архов