Юлия Куркан - Государственные интересы

Наверное, я никогда не была особенно религиозна. Да, я часто поминала и Древо, и Духа-Хранителя, и Короеда, но это было так привычно, затвержено с детства. Теперь же, мне казалось, что во всем этом есть тайный смысл, непонятный для нас, но высший. Не знаю, как остальные, но я в эту ночь действительно ощущала, что Светлый князь был рядом, благословляя, принимая все, что мы ему мысленно говорили.

Ночь была тяжела — мы втроем не сомкнули и глаза, однако день обещал быть еще более тяжелым. По одной лишь ему ведомой причине, Светлый князь очень торопился с похоронами и возведением меня на трон. Обычно, в Княжестве объявлялся месячный траур. А похороны происходили лишь через неделю после кончины — чтобы все знатные князья и княжичи успели съехаться в столицу — отдать последнюю дань уважения усопшему.

Впрочем, если можно так выразиться, я была даже рада тому, что все пройдет так быстро. Скорбь, растянутая на долгое время, превращается в фарс. Нельзя мешать естественному ходу вещей, а жизнь, не может принимать диктуемые нами условия.

Все княжеское семейство до сих пор сидело с телом — с наступлением утра попрощаться с батюшкой допустили всех знатных людей, бывших на тот момент в столице. Простой люд не пускали — им хватит и общего зрелища, которое будет позже. Каждый пришедший попрощаться, приносил с собой ветку белой сирени — дерева мертвых.

На главной площади стучали топоры — складывался огромный костер. И вот туда каждый желающий, невзирая на сословие и род, может принести любой дар умершему князю, коий вместе с его душой вознесется в Крону.

У меня ужасно болела голова. Мне казалось немыслимым, бессмысленным, неправильным после бессонной ночи сидеть, и выслушивать лживые слова сочувствия и скорби. Но приходилось. К обеду поток скорбящих иссяк. Казалось бы, почему так долго? Дело в том, что к телу дозволялось подходить по одному, непременно следовало сказать какие-то слова усопшему и осиротевшему семейству. Ключевое слово здесь было именно «сказать». Потому как наши бояре больше всего на свете любили говорить. Долго, много, нудно, непременно изящными словесами в старинном стиле. К третьему соболезнующему у меня пошла кругом голова, к десятому — мне захотелось дать приказание лучникам и арбалетчикам расстрелять всю эту многословную толпу, а к сороковому — мне уже было глубоко все равно, ибо я была в своих мыслях, навострившись кивать и вздыхать в особо проникновенных местах. Благодарность за соболезнования за меня выражал Альберт, и я порадовалась тому, что от него есть хоть какая-то польза.

После обеда были сами похороны. Сказать по правде, я порядком устала от всего этого скорбного действа. Мне даже не было стыдно за это перед батюшкой, потому что с ним я действительно попрощалась, а это… лишь ритуалы в угоду толпе. Мы все, в трауре, стояли возле огромной кучи дров и лежащих среди них подарков. Некоторые, саамы неимущие, приносили, кто что может. Хоть лапти, хоть горшок какой, а все князю почет и уважение выказали. Княжеское семейство — с ветками белой сирени в руках. Для нас были сколочены особые, сидячие места. Все остальные вынуждены были всю церемонию провести на ногах.

Итак, на площади стоял высокий помост. На помосте — гора дров, на её вершине — тело Светлого князя в деревянном коробе. Перед всей этой конструкцией фигура Огневита казалась какой-то особенно маленькой и жалкой. Наверное, таким и выглядит человек, перед всей мощью Древа. Не могу подробно рассказать обо всем, что говорил волхв, по той причине, что время от времени я словно бы проваливалась в вязкое забытье. Точно знаю, что, воспользовавшись подвернувшейся оказией, Огневит прочел проповедь на тему честной праведной жизни, и такой же смерти. Некоторые даже всплакнули… Впрочем, некоторые кусочки его речи остались в моем сознании:

— Истинно говорю вам — великий князь почил в день предыдущий… И как каждому князю, по склонностям его, даем мы имя народное, так Всеволоду сыну Святослава, дадено будет имя Мудрый… И не печалься сверх меры, народ, ибо как жизнь дерева продолжается в семенах его, так и наша жизнь продолжается в детях наших… И восславим мы наследницу Светлого князя Всеволода Мудрого, дочь его — Светлую княжну Ярославу.

Народ разразился криками, но я даже толком не понимала, приветственные они, или наоборот. Я встала, поклонился почившему батюшке, и народу. И в тот момент, когда сгибалась я в поклоне, просвистело мимо меня что-то, да в спинку кресла вонзилось. Я, конечно, почти сразу поняла, что это был арбалетный болт, но дергаться не стала, не по-княжески. Я завершила поклон, выпрямилась, и с гордо выпрямленной спиной села, не обращая ровно никакого внимания на трепещущее рядом оперение. Вот теперь народ точно разразился приветственными криками в мой адрес, и негодующими — в адрес неизвестного злодея.

Огневит церемонию прерывать не стал, однако быстро закончил свою речь, и из посоха его — молоденького деревца с ярко-зеленой кроной и перекрученными корнями, плеснуло настоящим огнем, поджигая великий погребальный костер. Члены княжеской семьи один за другим подходили, и бросали туда ветви сирени.

— И восславим в последний раз князя нашего, Всеволода Мудрого! — закричал волхв. И народ подхватил этот крик, достойно провожая в последний путь достойнейшего из князей. И многие клялись в тот день, что в дыме погребального костра видели они огромную фигуру Светлого князя, взмывающую к небесам.

Потом речь взяла я, выразив свою скорбь, и сообщив нетерпеливо переминающемуся народу о том, что как только прогорит костер, на площадь будут выставлены столы с бесплатной снедью и выкачены бочки с медовухой — на помин души покойного. Народ изъявил желание выразить свою скорбь хоть сейчас, и я не могла винить их в этом. Что ж, великие умирают, но народ остается живым всегда — и это естественное течение жизни.

Скорбеть наш народ умел, делал он это, не торопясь, и со вкусом, втихую рассчитывая подогнать окончание поминок аккурат под мою коронацию. А и правда: поят-кормят бесплатно, отчего же не порадоваться обретению новой княгини? Честно говоря, мне было как-то даже все равно. Ибо кормили мы людей на их же налоги, еду да медовуху давали попроще — все всё знают, никто не в обиде.

Глава 8

Откровенно говоря, я не слишком-то хорошо помню, как прошел трехдневный траур по батюшке. Все это потребовало от меня колоссального напряжения сил и эмоций, и мне казалось, будто бы вокруг все залито полупрозрачным белым туманом.

В ночь перед возведением на трон ко мне ненадолго заглянул Колдун. Мы оба знали, что этого нельзя было делать, но мне так нужна была его поддержка, а он так хорошо это понимал… К тому же, какой бы он был Колдун, если бы не смог защитить нас от подглядывания и подслушивания?