Влада Крапицкая - Разноцветная тьма

«А ведь действительно, неизвестно как бы всё сложилось, будь на месте Клима кто-нибудь другой», — пронеслось в голове, и вся злость испарилась, уступив снова место любопытству. И хотя сейчас хотелось спросить о последних словах Клима, я всё же решила отложить этот вопрос на потом, не желая сейчас разбираться ни в чувствах Клима, ни в своих.

— Так значит, ты думаешь, что часто мне в камере бывать нельзя? Есть предпосылки считать, что я, как и все, сойду с ума? — сухо спросила я. — За сколько у остальных это происходило?

— Тая, я не знаю насколько тебе опасно пребывание в камере, — угрюмо ответил он. — Ты потомок Зрящей, а значит, может и вообще не грозит сумасшествие, а может просто дольше продержишься. Поэтому я и не хочу, чтобы ты часто там бывала. С такими, как ты, я никогда не работал. Да и в живых уже нет тех, кто работал со Зрящими или их потомками. Как уже говорил, вас быстро убивали. А с остальными… У всех это по-разному. Были девушки, которые держались и до тридцати сеансов, а встречались и те, кто уже на седьмом сходил с ума. Это индивидуально и заранее просчитать невозможно.

— А как вообще находят таких девушек?

— Точно не знаю, могу лишь догадываться, сопоставляя то, что происходило в тот момент в жизни Адель, перед тем, как Милирийцы появились. Насколько помню, сначала в их школе провели какое-то тестирование с вопросами, которые у многих детей вызвали смех. Всё это происходило вроде как несерьёзно и в виде игры. А потом всех направили в поликлинику на общий медицинский осмотр. И вот после этого я познакомился с Лаймой. Поэтому я сделал вывод, что и первое, и второе связанно. Вероятно, на этом тесте выявили детей со способностями, а затем с помощью медосмотра подтвердили их. Хотя могу и ошибаться. Может дело только в тесте, а медосмотр совпал случайно. А может дело в медосмотре и выявляли что-то связанное с генетикой, а тесты на самом деле развлечение для детей. Как уже говорил, мне никто не отчитывается, а лишь отдаёт приказы.

— Так что, получается, что здесь замешана и вся система школьного образования? — изумлённо вымолвила я.

— Не знаю, — он пожал плечами. — Может и замешана. А может, действуют лишь под прикрытием директоров школ. Заплатят, например, деньги им или в фонд школы, попросят о тестировании под видом какого-нибудь социологического центра и всё. А что директор? Посчитает это не опасным и разрешит. Вон в прессе и не о таком пишут. В некоторых школах детей и их родителей даже в секты вербуют, кормят какими-то непонятными добавками, или прививки неизвестные делают. Видела же, наверное, такие сюжеты по телевизору…

— Видела, — я кивнула, понимая, что на тестирование со смешными вопросами, за отдельную плату для директора, тот может и согласиться, потому что действительно в репортажах не раз и про более страшные вещи рассказывали.

— А если дело в медосмотре, всё ещё проще. Можно, например, анонсировать акцию здоровья под видом какого-нибудь благотворительного фонда. Типа, мы оплатим обследование, заботясь о здоровье детей. Направляют их в определённую поликлинику, а там уже, после анализов, получают все необходимые сведения… Впрочем, ещё раз подчеркну, точных данных на этот счёт у меня нет, — продолжил Клим. — Но однозначно, что девочки попадают в поле зрения Милирийцев ещё в подростковом возрасте. Потому что в досье, которые я получал на каждый из своих объектов, указывалась информация с этого периода.

— А сколько таких объектов всего было? — осторожно спросила я, не совсем уверенная, что хочу знать ответ.

— Сорок одна девушка, — отчуждённо произнёс Клим.

— Сколько?! Сорок одна!? — изумлённо воскликнула я, а затем глубоко вздохнула и спросила: — И что, они все… сошли с ума и ты их… они умерли?

— Давай будет называть всё своими именами, они не умерли, а я их убил, — грубо констатировал он и поморщился. — Но не всех сорока одну. Девять остались в живых, хотя не уверен, что для них это лучший исход… Помнишь, я тебя спрашивал про сошедших с ума и хотела бы ты жить в таком состоянии? Так вот, это же вопрос я задавал и всем остальным. Кто считал, что умереть лучше, умирали, а кто не желал, оставались в живых и я их просто возвращал.

Испуганно посмотрев на него, я не знала, что ответить, а он, бросив взгляд на меня через зеркало заднего вида, бесстрастно добавил:

— Хотя знаешь, мог бы со всеми поступать так же, как многие подобные мне. Они не убивают девушек, а привозят к психлечебницам и там выбрасывают, если у тех нет близких. Или в определённые места, а потом звонят родственникам этих девушек, чтобы их забрали. Но я считаю, что это лицемерие. Использовать девушку, свести с ума, а потом оставить в живых, когда она даже элементарного не может сделать. По мне, так куда гуманнее её убить, чем дать жить в кошмаре…

— Почему в кошмаре? Откуда ты знаешь?

— Потому что они явно что-то видят, и почти постоянно кричат, в перерывах бормоча несвязанные между собой слова. Замолкают лишь, когда выбьются из сил и засыпают. И я считаю, что это ещё большее издевательство над ними, чем использование в камерах. И я готов взять на себя вину за их смерть, а не тешить себя мыслями, что никого не убил…

— А Адель бы убил, сойди она с ума? — резко перебила я.

— Да, и Адель бы убил, — хладнокровно ответил он, но я успела заметить, как на секунду его лицо исказила гримаса боли. — Отпустил бы её в мир иной, чтобы она здесь не страдала.

— Ты… ты… — я не могла подобрать даже слова, чтобы выразить своё отношение к ситуации.

— Монстр? — равнодушно предположил Клим. — Да. И мне с этим жить. Но лучше я им буду, чем моя Адель станет невменяемой, беспомощной, живущей в каком-то иллюзорном кошмаре сумасшедшей. Я и не на такое пойду ради сестры. Пусть хоть один из нас будет счастлив в этой жизни. А тех девушек, если не я свёл бы с ума, так другие. Попадая в поле зрение Милирийцев, они теряют всякую надежду на нормальную жизнь в будущем.

— Неужели тебе их совсем не жалко? — нахмурившись, спросила я.

Клим помолчал, наверное, с минуту, а потом устало ответил:

— Жалость для меня роскошь и я научился подавлять её… Хотя в первые годы это было нереально тяжело… Если честно, из девяти оставшихся в живых, шестерых я не стал убивать не из-за их желания жить, а потому что просто не смог их убить. Но однажды вернувшись, чтобы проверить, как ухаживают за первой из оставленных в живых и, найдя её в психушке грязной, худой, кричащей и, извини, сходившей под себя в туалет, я понял, что смерть для них спасение.

Представив себе эту картину, я вздрогнула. «А захотела бы я так жить?» — спросила я себя и почти мгновенно ответила: «Нет. Лучше уж сразу смерть, чем такая жизнь… Впрочем, это даже не жизнь».