Дженнифер Рардин - Землю грызет мертвец

У Вайля чуть дернулась губа. У любого другого это значило бы ухмылку во все лицо, если не откровенный смех. Но, я думаю, если убьют твоих сыновей, а твоя ближайшая родня дружно попытается убить тебя или изгнать до того, как тебе стукнет сорок, ты очень быстро научишься заколачивать такие эмоции в тот самый гроб, в который уходишь спать, когда встает солнце.

— Мне не казалось, что ты из тех, кто любит, когда им читают лекции, — сказал Вайль. — Я даже чувствую, что если начну перечислять все тонкости отношений «схверамин — авхар» и все относящиеся сюда правила, ты при первой возможности вытащишь диктофон, поставишь его на горизонтальную поверхность, а сама шмыгнешь прочь на ближайшие ночные гонки со столкновениями.

— О'кей. Мне твоя мысль понятна, хотя меня больше привлекают настоящие гонки на скорость. Только тогда не щетинься, если я нарушаю правило, о котором даже понятия не имею.

— Справедливо.

Вайль двумя быстрыми движениями убрал навес — и вдруг за нами открылась большая красивая кровать. Взгляд его устремился к моей шее, и мы оба вспомнили, как я обнажила ее для него.

Его глаза посветлели до зеленых, и сердце у меня забилось втрое быстрее — наверное, от мысли, что нам так легко снова разжечь эти чувства.

— То есть это было изгнание, — быстро сказала я, да так громко, что меня могли услышать за три квартала отсюда. Вайль уронил руку — я даже не заметила, что он потянулся ко мне, — и отвернулся.

— Да.

— И что это конкретно для тебя значило?

— Мы с Лилианой вынуждены были отдалиться от всех членов нашей семьи на десять поколений.

— Что случилось бы, если бы вы этого не сделали?

Вайль хлестнул меня взглядом через плечо, и я поняла, что хватит. Если долго расчесывать шрам, он снова станет открытой раной.

— Магическое изгнание — это не приговор суда, Жасмин. Оно весьма эффективно само по себе. То есть было эффективно.

— Ты хочешь сказать, сейчас оно закончилось?

Вайль кивнул:

— Срок изгнания закончился три года назад.

Только пользы мне с того, говорили его мрачные глаза. Родные, которых я знал, все сейчас мертвы. Умерли и yшли.

Или, как он отчаянно надеялся, думая о своих мальчиках, умерли и перевоплотились.

Я чувствовала себя последней идиоткой: заставила Вайля вкапываться в мучительные воспоминания, чтобы скрыть свое растущее желание сбросить с ближайшей горизонтальной поверхности упомянутый им диктофон и завалить туда самого Вайля. Но штука в том, что когда я глядела в эти потрясающие глаза и думала о высшем моменте экстаза, у меня перед мысленным взором стояли не мы с Вайлем, а мы с Мэттом. Мой жених мертв уже год и четыре месяца, но какие-то участки мозга все никак не могут в это поверить.

Вайль вытащил из комода носки и стал их надевать.

— Что это с тобой? — спросил он.

Класс. Я его обидела — и он же спрашивает, что со мной. Типичный случай.

— Я хотела сказать, ты извини, что заставила тебя об этом говорить. Это совершенно не мое дело…

— На самом деле — твое. Как мой авхар ты должна быть посвящена во все мои тайны, прошлые и настоящие. — У него дернулись губы. — Просто их очень много, долго рассказывать. А приятных среди них довольно мало.

— Ну так ни в коем случае не торопись. Может, нам каждые две недели устраивать вечер релаксации? Будешь приходить ко мне и будем играть в «Truth or Dare». И пару таких сочных историй ты мне расскажешь среди сплетен о том, что Кассандра надевает слишком много украшений, а от Коула всегда пахнет виноградной жевательной резинкой.

Я себе представила Вайля в пижаме с изображением Губки Боба Квадратные Штаны и в розовых пушистых тапочках — и на меня напал приступ неудержимого смеха. Ответом было такое недоумение у него на лице, что я расхохоталась в голос. Даже резкий стук в дверь не смог меня остановить, но лицо вошедшего Коула сразу прервало смех — он был зол как черт. Но когда увидел, что мы с Вайлем почти по разные стороны комнаты, опустил плечи и разжал кулаки.

Бог ты мой, да неужто он все еще ко мне неровно дышит? Ну ведь мы это уже прошли? Ага, как же, отозвалась моя циническая сущность — прикуривающая сигарету от сигареты тень моей мамы, умевшей носить бигуди, как алмазную диадему, и держать детей вне дома.

— Слушаю, Коул?

Голосом Вайля можно было заморозить кувшин лимонада.

— Я только хотел узнать, что вы думаете насчет тех охранников. — Вайль посмотрел на него непонимающе, и у Коула снова опустились плечи. — Так что ж ты тут делала все это время? — спросил он меня.

Я не успела ответить, меня опередил Вайль:

— Разговоры, происходящие между схверамином и авхаром, остаются между ними. Если будет сказано что-либо, касающееся тебя, ты будешь об этом проинформирован.

— Хватит, — перебила я их обоих, протягивая руки в стороны, что тут же показалось мне глупым. Но разве мне хочется торчать посреди перебранки самолюбий? Ну уж нет. — Если не будете себя вести как следует, разгоню каждого в свою комнату.

Вайль приподнял бровь, будто говоря: Но я и так в своей комнате.

— Коул был совершенно прав, — продолжала я. — Я должна была прежде всего сообщить тебе, что мы провели разведку на площадке фестиваля и я обнаружила кое-что подозрительное.

Я описала охранника. К счастью, это заставило Вайля начисто забыть, как он не любит Коула — и потому его присутствие на этом задании само по себе маленькое чудо. К тому же у меня в отношении Коула чувство вины такое горячее, хоть лепешки на нем жарь.

С Коулом нас свела судьба в канун Нового года на одном разведывательном задании. Его контакт с женой нашего тогдашнего объекта привлек к себе внимание Вайля, и это внимание не осталось незамеченным нашими противниками. В результате офис Коула подожгли, его самого похитили и избили до полусмерти. В финале операции он держал меня за руку в подземелье под «Клубом нежити», и по разбитому лицу текли неудержимые слезы. И он все просил прощения.

Боль от ран тогда чуть не свалила меня, и мечтала я только о медсестре со шприцем морфина. Но эта боль помогла сосредоточиться на моих спутниках — Коул слева и Вайль справа, тихо поглаживающий меня по волосам.

«За что простить?» — спросила я голосом, хриплым от едва сдерживаемой муки.

«На твоем месте должен был быть я. Если бы ты не стащила меня с той бомбы и не заняла мое место…»

«Ее бы уволили», — перебил его Вайль.

Я стиснула руку Коула:

«И это бы меня действительно убило».

«Но…»

Я сжала его руку сильнее, и он вздрогнул от боли.