Аромагия. Книга 1 - Анна Орлова

снеговика, которого я когда-то лепила вместе с братьями. Только здесь его возводила не шумная малышня, а отцы города, полные сознания ответственности момента. Как будто сановные особы впали в детство и принялись лепить куличики!

Впрочем, подоплека у этого торжества отнюдь не шуточная.

Легенды гласят, что раса хель произошла от богини смерти Хель и инеистых великанов – хримтурсов. Во времена Рагнарека мировое Древо, Иггдрасиль, было разрушено, и все девять миров перемешались между собой, словно овощи в рагу. Чертоги Хель и Нифльхейм, где обитали потомки древних великанов, теперь стали одной страной. Коренными ее обитателями были хель и ледяные драконы, а позже, с их разрешения, и люди.

Людям непросто выжить в Хельхейме, поскольку они сотворены из дерева, а не изо льда. Поэтому они особенно внимательно соблюдают все принятые на севере ритуалы.

Признаюсь, впервые увидев это действо, я с трудом сдержала неуместный смех, но сейчас ликовала вместе со всеми. Правда, остальные радовались удачному началу зимы, а я лелеяла надежду вскоре оказаться в тепле. Все, о чем я мечтала, – чашечка горячего чая с медом, горящий камин и мягкий плед…

Ингольв приосанился и охотно поддакивал рассуждениям о редкостной успешности нынешнего снежного великана. Он словно позабыл обо мне, то и дело останавливаясь, чтобы перемолвиться парой слов со знакомыми, хотя превосходно знал, что за эти часы я совершенно закоченела. Отчаянно хотелось развернуться и уйти, но это вызвало бы грандиозный скандал. Такого неуважения благоверный бы мне не спустил.

Толпа постепенно рассасывалась: люди предпочли продолжить празднование дома, в тепле и уюте.

Наконец муж добрался до меня, взял за локоть и прошипел:

– Не делай такое лицо! Ты отлично знаешь, что у меня есть обязанности и я не могу потакать твоим капризам.

Должно быть, со стороны казалось, что Ингольв шепчет мне на ушко что-то ласковое.

– Я просто замерзла и хочу домой! – прошептала я в ответ, изображая натужную улыбку.

– Домой? – переспросил муж кисло. – А праздник? Мы ведь приглашены в ратушу!

От мысли, что остаток вечера придется пить вино и обсуждать с женами первых лиц молодящие зелья и выходки прислуги, пробрала дрожь.

– Я скажусь больной, меня в самом деле знобит. Правда, Ингольв, поезжай сам.

– Как хочешь! – Муж слегка пожал плечами, провожая меня к автомобилю.

Он не настаивал: первый снег принято отмечать шумно и весело, а веселиться без присмотра супруги намного приятнее.

Полагаю, у меня действительно был неважный вид, да и насчет озноба я не солгала. Доставив меня домой и сдав в «заботливые» руки Сольвейг (вот уж кому не подходило собственное имя – «солнца луч»), Ингольв ретировался, с трудом скрывая предвкушающую улыбку. Впрочем, мне уже было все равно.

Добравшись наконец до вожделенного тепла, я нежилась у огня, как кошка.

Пригревшись, я едва не забыла, что собиралась отчитать Уннер за пренебрежение обязанностями камеристки.

В ответ она только покаянно вздыхала, растирая мои озябшие пальцы, и твердила: «Да, госпожа! Больше не повторится, госпожа!»

В голове истинной северянки не укладывалось, как можно замерзнуть при такой чудесной погоде. А я всегда была мерзлячкой и пряталась от сквозняков даже в жару. Помнится, в детстве братья дразнили меня лягушкой, и я очень обижалась, пока бабушка не рассказала мне сказку о царевне в лягушачьей шкуре…

Воспоминания, воспоминания. Вы укрываете ностальгическим флером даже то, что когда-то казалось досадным и несправедливым. Я уже тринадцать лет не видела родных и не получала от них вестей, поэтому глупые детские обиды теперь казались дороже драгоценного розового масла.

Почувствовав подступающие слезы, я заставила себя встряхнуться. Какой смысл сожалеть о том, чего все равно не изменить? Лучше занять мысли делами и заботами. К примеру, разузнать побольше о господине Гюннаре. При всей кажущейся безобидности, что-то в нем меня настораживало.

– Пошли Сигурда к инспектору Сольбранду. Пусть передаст, что я прошу его меня навестить, – велела я Уннер.

Она нахмурилась, но послушно выскользнула из комнаты, оставив после себя острый камфарный запах недовольства. Уннер терпеть не могла франтоватого слугу, который оказывал ей недвусмысленное внимание.

Спустя час с небольшим доложили о визите инспектора. Я доброжелательно его поприветствовала и предложила присаживаться.

Сухопарая фигура господина Сольбранда, его манера одеваться во все черное и клювообразный нос напоминали ворона, одного из верных спутников бога Одина. Житейская мудрость почтенного инспектора также заставляла вспоминать мудрых птиц.

Вежливые расспросы о здоровье и домочадцах, обсуждение погоды и прочую болтовню господин Сольбранд, как всегда, прервал на полуслове.

– Голубушка, не пичкайте меня этими разговорами, – отмахнулся он нетерпеливо. – Деньги пропали – наживешь, время пропало – не вернешь.

От него пахло кипарисом – дымной хвоей и свежестью, – господин инспектор почувствовал нечто любопытное и был готов к работе.

– Вы знаете некоего господина Гюннара?

– Знаю, голубушка, – подтвердил инспектор, кивнув.

– Он не кажется вам странным? – спросила я напрямик.

Чувствовала я себя все хуже и хуже, волнами подкатывала слабость, в горле першило.

– Странным? – приподнимая кустистые седые брови, переспросил пожилой инспектор, которого я в свое время вылечила от весьма неприятного кожного заболевания.

С тех самых пор господин Сольбранд охотно помогал мне в моих «историях», как он это называл, добродушно посмеиваясь. Более тридцати лет он отдал ИСА – Ингойскому сыскному агентству, – и опыта в каверзных делах ему было не занимать.

– Именно, – подтвердила я, сложив пальцы «домиком» и внимательно наблюдая за выражением изрезанного морщинами лица. – Может быть, за ним замечали что-то подозрительное?

– Помилуйте! – воскликнул господин Сольбранд, по-птичьи склонив голову набок.

Я невольно чуть улыбнулась – видимо, «мечом солнца» родители его назвали за рыжину волос, но годы выбелили червонное золото, и теперь имя седого как лунь мужчины казалось нелепым.

– Откуда я могу знать? Не узнаешь, что вмерзло в лед, пока не растопишь[3].

Инспектор был осведомлен решительно обо всех и вся, а также обладал редкой наблюдательностью. Пожалуй, среди «леденцов»[4], как иронически называли сыщиков, он пользовался наибольшим уважением, хотя и не добился особых карьерных высот.

Он поведал мне историю жизни во всех смыслах достойного господина Гюннара, но ничего компрометирующего сказать о нем не мог.

Оказывается, господин Гюннар с раннего детства проявлял способности к изобразительному искусству. Талант передался ему от матери, в юности бывшей ярой хелисткой и грезившей карьерой художницы. Впоследствии, как это часто бывает, она позабыла свои убеждения ради замужества, выйдя за обеспеченного мужчину много старше себя. И лишь украдкой вытирала слезинки, изучая этюды маленького Гюннара. Когда муж отдал богам душу, она все силы положила на воспитание сына в духе служения искусству.

Впрочем, в дальнейшем мальчик