Сьюзен И - Конец времен (ЛП)

Сознание пронзает мысль. И как бы сильно я не старалась от нее отделаться, ничего не выходит.

Что я почувствую, если ладонь Раффи окажется на этой части моего тела?

Мне семнадцать, не за горой восемнадцатый день рождения, при этом ни один парень не касался моей груди. А с учетом последних событий, шансов на это все меньше. По крайней мере, в приятном и нежном ключе. Апокалиптический мир гарантирует только насилие, положительный опыт – это уже мечты. Вот почему желание ощутить нечто волнующее становится только сильней. Нечто трепетное и ласковое, что случилось бы в нужное время с правильным парнем, если бы мир не покатился к черту.

Вопреки голосу разума моя ладонь уже накрывает ладонь Раффи. Нежно, невыносимо нежно. Если эта рука коснется моего соска, что я испытаю?

В самом деле?

Я только что подумала об этом?

Нет, дело не в мыслях – то, что во мне происходит в эту минуту, это скорее… призыв, неодолимое желание. Ему невозможно противиться, его невозможно скрыть. Пульсирующее, дрожащее, вибрирующее желание.

Я медленно, буквально на пару сантиметров, сдвигаю вверх ладонь Раффи, теперь большой палец его руки прижат к мягкой груди.

И я продолжаю двигать его ладонь, еще и еще чуть-чуть.

Раффи дышит все также размеренно. Он по-прежнему крепко спит.

Еще немного. Еще…

И вот теплая ладонь целиком накрывает грудь.

Тогда-то все и меняется.

Его дыхание становится прерывистым. Пальцы впиваются в кожу, сжимая мою плоть. Требовательно. Почти причиняя боль, но не преступая черту. На грани. Немыслимое чувство рождается в области сердца, заполняя меня целиком.

Я вдруг понимаю, что стала дышать чаще.

Раффи стонет и касается губами моей шеи. Проводит дорожку из поцелуев к моим губам. Его рот, горячий, влажный и жадный, накрывает мой. А язык, дразня, проникает внутрь.

Целый мир – фейерверк ощущений: мягкая настойчивость губ, горячее скольжение языка, твердость тела, прижатого к моему.

Он переворачивает меня на спину и ложится сверху, вжимая меня в матрас. Мои руки гладят его шею, а ноги и бедра не знают покоя.

Я хнычу или стону, или скулю – не могу осознать. Я настолько увязла в вихре ощущений, что единственно важная вещь – это здесь и сейчас.

Раффи.

Мои пальцы пробегают по мышцам его груди, по мускулистым плечам.

И тут он отстраняется, оставляя меня жадно глотать воздух.

Я, одурманенная, с трудом поднимаю веки и тянусь к Раффи руками.

Он смотрит на меня напряженно. Потрясенно, но с вожделением.

Затем резко отстраняется и садится ко мне спиной.

- Господи. - Он запускает пальцы в свою шевелюру. - Что это только что было?

Я открываю рот, чтобы ему ответить, но все, что могу сказать – это: «Раффи». И неясно вопрос это или мольба.

Его спина идеально пряма, мышцы напряжены, крылья плотно прижаты к спине. Я касаюсь его плеча, и он дергается как от удара током.

Ни слова не говоря, он поднимается на ноги и выбегает за дверь.

ГЛАВА 6

Я слышу удаляющиеся шаги по деревянным ступеням. Входная дверь распахивается и с грохотом захлопывается. За окном мелькает край черного крыла – это Раффи взлетает, с шумом рассекая воздух.

Я крепко зажмуриваюсь. Какое унижение!

Как в мире на грани канонического апокалипсиса со всеми вытекающими библейскими кошмарами еще осталось место для стыда?

Я лежу, кажется, вечность, мечтая стереть из памяти и временного континуума все, что только что случилось. Но, ясное дело, не могу. Меня затягивает в гигантское торнадо из смятения и замешательства. Я понимаю – ему не следует… с дочерью человеческой… бла-бла-бла.

Ну почему все должно быть сложно? Я вздыхаю, уставившись в потолок.

И провести бы мне так целый день, если бы взгляд не упал на дверь, которую Раффи в спешке оставил открытой.

Дверь в противоположном конце коридора распахнута настежь, постель сестры пуста.

Я тут же сажусь на кровати.

- Пейдж?

Ответа нет. Я хватаю тенниски и спешу по коридору, обуваясь прямо на ходу.

- Пейдж?

Кругом тишина. Она не на кухне и не в столовой. Я прохожу в гостиную – здесь ее тоже нет. Выглядываю в окно.

Вот она где! Крохотное тельце сестры свернулось калачиком рядом с Велиалом, который все так же прикован к забору.

Я выбегаю наружу.

- Пейдж? Ты в порядке?

Она поднимает голову и сонно моргает, пытаясь меня рассмотреть. Пульс замедляется, и я с облегчением выдыхаю.

- Ты что тут делаешь?

Приближаюсь я ней осторожно, не желая оказаться в зоне досягаемости Велиала. Но сестра устроилась там, где ему ее не достать. Пусть Пейдж парадоксально к нему привязана, но точно не глупа.

Демон лежит неподвижно. На месте вырванных кусков плоти открытые раны, но они не кровоточат. Я больше чем уверена, действие паралитика подошло к концу; тем не менее Велиал не менял позы с тех пор, как мы покинули обитель.

Его кожа приобрела оттенок чернослива. Дыхание со свистом вырывается из легких, как если бы в них скопилась кровь. Исцеление протекает не так быстро, как я ожидала. Вместе с тем взгляд Велиала, настороженный и враждебный, неотрывно следит за нами.

Я обнимаю Пейдж и беру ее на руки. К семи годам она стала слишком тяжелой, чтобы я ее так носила, но Великая Атака многое изменила. Теперь моя сестра весит не больше тряпичной куклы.

Пейдж извивается в моих объятиях, мотая головой в разные стороны. Она ноет, как сонный младенец, давая понять, что не хочет, чтобы я ее уносила, и тянется к Велиалу, на губах которого играет усмешка. Демона эта сцена как будто бы не волнует, он словно не удивлен ненормальным отношением Пейдж к его персоне.

- Твой голос кажется знакомым, - произносит Велиал. Он не двигается и не моргает. Шевелящий губами мертвец с живыми глазами. – Где мы могли встречаться?

Мне становится жутко – я подумала ровно о том же, увидев его в цепях.

С Пейдж на руках я направляюсь в дом.

- Твой ангел может не успеть вернуть себе крылья, - бросает мне вслед Велиал.

- Ты-то откуда знаешь? Заканчивал медицинский?

- Рафаил почти оторвал мне крыло. Пришлось обратиться к ничтожному человеческому докторишке, чтобы тот наложил швы. Он сказал, что в случае повторной ампутации, счет пойдет на часы.

- Что за ничтожный докторишка? Док?

- Тогда я его не послушал, а сейчас призадумался. Маленькая мерзость могла быть права. Рафаил оставил нас бескрылыми обоих – вот что он сделал.

- Он не бескрылый.