Дикий - Каролайн Пекхам

давно бы захватили Солярию, — эти последние слова были единственным, что поддерживало во мне здравый смысл. Что я поступаю правильно. Если я не буду действовать безжалостно по отношению к своим противникам, то Солярия попадет в руки более страшной силы, чем я.

Горло Азриэля то поднималось, то опускалось. — Ты этого хотел для Солярии? Чтобы твой народ жил в страхе?

— Когда все угрозы против нас будут сокрушены, не будет нужды в страхе, — твердо сказал я.

— А что, если они боятся именно тебя? — прошептал он, имея наглость обвинять меня в этом, хотя вряд ли я мог отрицать это обвинение. Мой народ, возможно, и ликовал, когда я приводил в исполнение очередную угрозу, некоторые из них даже почитали меня как бога, но все они боялись меня.

— Тогда пусть они боятся, — шипел я, но какой-то толчок в глубине моего сознания напомнил мне, что это не то, чего я хотел для своего королевства.

— Это не слова человека, с которым я вырос, — Азриэль нахмурился, глядя на меня, словно пытаясь найти что-то в моих глазах, но они были тверды, как гранит, и не пускали его. — Почему бы не попытаться измениться? Почему бы не посетить людей и не подавить в них этот страх? Дай им знать, что они в безопасности и что ты будешь оберегать их. Принеси им щедроты и облегчи налоги, напомни им, кто ты есть, помимо кровопролития. Ты мог бы начать с закрытия дворцового амфитеатра и покончить с публичными казнями, которые превращают убийство в развлечение.

Я позволил себе задуматься над его словами, но даже когда мои мысли обращались к таким вещам, смерть и огонь, казалось, разгорались в моей душе. Иногда тьма настигала меня так быстро, что невозможно было остановиться. Именно поэтому я как можно чаще держался в стенах этого дворца, выходя наружу только для охоты на врагов. В глубине души я страшился того, что могу сделать с невинными людьми, если уступлю чудовищу внутри себя. А что касается амфитеатра, что ж, это было место, куда приводили самых опасных мятежников и повстанцев, чтобы они поплатились за измену. Да, это было варварство, возможно, достаточное, чтобы встревожить жителей Солярии, но это было и необходимо — орудие против того, чтобы новые враги не высовывали головы за барьер. Это необходимо, не так ли?

— Заставь их заплатить, пусть люди увидят смерть твоих врагов, напомни им, что случится, если они когда-нибудь выступят против тебя.

Шепот в моей голове напомнил мне, почему амфитеатр был важен, и развеял мои сомнения.

— Я не могу, — пробормотал я.

— Ты сам контролируешь свою судьбу, — подтолкнул Азриэль.

Мои зубы заскрипели во рту, когда я нашел дюйм ясности, держась за него изо всех сил, но он выпал из моей хватки, сменившись яростным гневом, который заставил меня подняться со своего трона и поднять скипетр, в котором хранилась Императорская Звезда. Я направил его в сторону Азриэля, и он поднял подбородок, широко раскрыв глаза от надвигающейся смерти. Он уставился на меня, на человека, которого когда-то знал, но теперь в его глазах отражался лишь убийственный незнакомец.

— Нет никакого контроля, только хаос, — шипел я. — Меня бросает из стороны в сторону в бурном море, небо темное, а вода еще темнее. Выхода нет.

— Позволь мне помочь тебе найти выход, — прохрипел он. — Помоги мне понять.

Я усмехнулся, и мой разум погрузился в ту черную яму, где я не чувствовал никаких эмоций, кроме ненависти.

— Не оскорбляй меня. Я твой король. Мне не нужна помощь, — прошипел я, бросил скипетр на землю и поднял руку, огненная магия яростно потрескивала в моей ладони, доказывая, что моя сила была всемогущей даже без даров звезд. Я мог испепелить его и стереть с лица земли в мгновение ока, и даже не похоже, чтобы он собирался бороться со своей судьбой. Хотя, конечно, он, несомненно, знал, что если хоть один палец поднимется против его короля, он все равно умрет.

— Это не ты, — вздохнул он, когда моя рука начала дрожать, словно внутри меня столкнулись две силы. Одна умоляла меня опустить руку, другая — использовать всю жестокость моей магии, чтобы Азриэль умер. Я любил его, но я должен был избавиться от любого, кто выступал против меня. Это был единственный способ сохранить порядок. В этом и заключалась роль сильного правителя, не так ли?

— Мой король, — громогласный голос Лайонела Акрукса эхом разнесся по залу, когда он вошел, и я поднял глаза и оскалил зубы, встретившись с его взглядом.

Он был одет в темно-зеленую мантию с гербом Советника, вышитым золотом на лацкане, его светлые волосы были уложены назад, а одна бровь была изогнута в интриге, когда он переводил взгляд с меня на Азриэля.

— Азриэль Орион оскорбил вас? — в шоке спросил Лайонел, придвигаясь ближе, его взгляд блуждал по нам обоим.

— Разве? — Азриэль приблизился ко мне, и я снова посмотрел на него, когда огонь закрутился в моей ладони.

Нет… это было неправильно. Азриэль был моим другом, чертовски верным и честным человеком.

Я опустил руку, покачал головой, прежде чем опуститься обратно на трон и провести рукой по лицу, когда огонь в ней погас.

— Ты должен идти, Азриэль, — пробормотал Лайонел. — Королю явно нужен отдых после вчерашней победы.

— Так вот как ты это называешь? — прошептал я. — Кровь и смерть. Это победа, Лайонел?

— Конечно, сир. Они были вашими врагами. Настроенные против трона. Мятежники и повстанцы. Вы хорошо сделали, что избавились от них до того, как они напали на дворец, — уверенно сказал Лайонел, и это немного ослабило чувство вины в моей груди. Он был прав. Он должен был быть прав, иначе я не смог бы прожить и дня с самим собой.

Азриэль ничего не прокомментировал, и я поднял голову, понимая, что мне нужно его согласие, чтобы быть уверенным, чтобы облегчить груз на моем сердце. Его глаза были опущены, поза напряжена, а руки сжаты в кулаки.

— Азриэль? — потребовал я, и он снова поднял голову. — Ты согласен?

— Не в моей компетенции об этом говорить, — сказал он.

— Тогда я даю тебе это право, — сказал я твердо, с угрозой в голосе. — Согласен ты или нет, что фейри, которых я сжег, были мятежниками?

У Азриэля защемило челюсть, и он взглянул на Лайонела, который бросил на него ободряющий взгляд. Азриэль прочистил горло и снова повернулся ко мне, зависнув на грани речи, доводя меня почти до безумия.

— Говори! — рявкнул я, чудовище во мне поднялось.

— Я не знаю, — сказал он, его голос