Мэри Дэвидсон - Оборотней не существует

Другая рука Джимми — одна все еще крепко удерживала за локоть, — словно нечто паукообразное метнулась вперед, ухватив ее сосок. И стала щипать его. Сильно. Крессент оставалось либо бросить в грязном переулке одежду и сбежать, либо остаться стоять.

Она осталась. Никогда, даже через тысячу лет, она не покажет этим троим, что ей больно.

— Прекращай это дерьмо, — сказала она сквозь крепко стиснутые зубы. — Или вы, мудаки, думаете, что, запугав, заставите меня изменить свое мнение? — Она посмотрела на Нико, ожидая, что тот отзовет своего пса.

Джимми заржал, Мария ухмыльнулась, отчего глаза у Крессент увлажнились, и только она решила швырнуть одежду и оттолкнуть Джима, как тот буквально отлетел от нее.

Она мельком увидела пару больших рук, обхвативших Мари и Ника за основание черепа и стукнувших их лбами друг о дружку. Прозвучало это ужасно, словно дыня шмякнулась на пол.

И перед ней появился Дрейк. Хмурый, как всегда.

— Я уже говорила, — сказала она, вытаращившись на него, — что для слепого парня, ты двигаешься слишком хорошо?

— Несколько раз. — Он отодвинул ее скрещенные руки, задрал футболку, потом опустил чашечку лифчика, чтобы осмотреть ее сосок. Это было потрясающе и очень приятно. Она напомнила себе, что он доктор, и ее сосок, наверно, шеститысячный, который он увидел за год.

— Он немного покраснел, — сказал мужчина, спустя какое-то время. Дрейк так близко наклонился, что дыхание коснулось набухшего пика, отчего Крессент стала переступать с ноги на ногу. Внезапно шорты, приятно раздражая, показались слишком тесными. — Но не думаю, что будет синяк.

— Как… — Во рту почему-то стало сухо, и девушка закашлялась. — Как ты определил, что он покраснел?

Он не ответил. Вместо этого, откинул волосы с ее глаз.

— Если ты еще раз посреди ночи прокрадешься из моего дома, — сказал он весело, — я тебя побью.

— Нет, ты этого не сделаешь.

Дрейк вздохнул.

— Нет. Не сделаю.

— Дрейк, я серьезно. Зачем ты заботишься обо мне?

Он снова вздохнул.

— Потому что забочусь.

Потом потянул ее, заставляя приподняться на цыпочки, и с силой поцеловал.

Крессент выронила одежду. Да и хрен с ней.

Поцелуй Дрейка — ну, или ее поцелуй, — оказался совершенно новым опытом. С одной стороны, у мужчины нет ни одной унции жира. С другой, у нее было ощущение, что он может переломить хребет без особых усилий. Эта мысль как вызывала восхищение, так и немного пугала.

Он оторвался, и Крессент накренилась вперед.

— О, только не останавливайся. — Она задыхалась. — Поцелуй еще… я еще не достаточно насладилась.

— Не могу, — сказал он, и девушка восхищенно заметила, что Дрейк также задыхается. — Я не хочу взять тебя в переулке, как… пошли.

Он схватил ее за руку, и тащил до тех пор, пока они не встали под уличными фонарями, потом остановил такси. Дрейк фактически швырнул ее во внутрь машины, и, захлопнув дверь, коротко назвал водителю адрес.

— Моя одежда, — сказала она, в замешательстве бросаясь к окну. — И после всех тех неприятностей, на которые я пошла…

— Я куплю тебе целый склад одежды, — ответил он, и не выпускал ее руку весь оставшийся путь.

Дрейк завозился с бумажником, потом выхватил пачку наличных и кинул водителю, одновременно вытаскивая ее из машины. Крессент услышала полузадушенный возглас удивления, потом таксист вырулил на дорогу и в типично бостонской манере умчался без оглядки.

Она прыгнула к Дрейку в объятия. Он легко ее удержал, обхватив руками снизу, Крессент слегка куснула его нижнюю губу.

— Думаю, ты только что обеспечил ему за «встречу с тысячью процентами», — поддразнила она.

— Да и хрен с ним, — прорычал он в ответ. Потом, протянув руку, разорвал ее рубашку от шеи донизу.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Они не сделали это в спальне. Они не добрались даже до крыльца. Вместо этого, он затащил Крессент в кусты сирени, и отнынеих аромат до конца дней будет ассоциироваться с нетерпеливостью Дрейка.

— Это безумие. — Она задыхалась, помогая ему выбраться из пальто, рубашки и штанов. — Мы даже не знаем друг друга.

— Я тебя знаю.

— Да-да, все так говорят. — Правда, и у нее было ощущение, что она знает его всю жизнь. Независимый и гордый, добрый и нежный, но непреклонный, когда нужно, мужчина. «Бархатный кулак», когда требовали того обстоятельства.

Дрейк разорвал на ней трусики, а потом осторожно их стянул. Крессент была скользкой и, он застонал, когда пальцы протиснулись в нее, потом из нее. Пока пальцы были заняты, поглаживая и разделяя гладкие складочки между ееног, его большой палец оказался на клиторе, нежно потирая, а губы опустились к воспаленному соску, облизывая и целуя.

— Позже, — простонала она. О, Господи, хотела ли она кого-нибудь когда-либо так ужасно? — Для этого будет время позже. А сейчас трахни меня, пока я не передумала.

Поцеловав напоследок, Дрейк выпустил ее сосок, потом поймал ее руку и, опустив ее между ними, позволил пальцам обвиться вокруг огромной длины. От прикосновения эрекция запульсировала, и Крессент почувствовала скользкую головку. Она стала водить по нему большим пальцем, и Дрейк содрогнулся всем телом.

— Сейчас?

— Да.

— Ты такая маленькая, что я не хочу по…

— Да. — Она извивалась, облизывая нижнюю губу. — Я маленькая, ты большой, и будет немного больно. А теперь прекрати болтать… и трахни… меня наконец.

Он тут же подчинился и, подавшись вперед, стал заполнять ее, вынуждая открыться еще шире, двигаясь, проталкиваясь, расширяя, пока Крессент не подумала, что скоро почувствует его у горла.

Он вышел, и в слабом свете луны девушка видела пот, собравшийся над бровями, сияющие, почти светящиеся глаза, потом Дрейк еще раз подался вперёд, и Крессент сильнее обвив его ногами, закричала в вечерний воздух.

Они раскачивались вместе в траве, она положила руки ему на ягодицы и почувствовала, как изгибаются мускулы, когда он в ней двигается, вот протолкнулся и вышел, приподнялся и скользнул обратно. Она приоткрыла рот для следующего крика — то, что ощущала, было божественно прекрасным, — как вдруг рука зажала ей рот.

Крессент извивалась под ним в тишине, а несколькими секундами спустя услышала, как мимо них, абсолютно голых, на расстоянии десяти ярдов [7] проходит парочка.

— Они тебя услышат, — прошептал он ей на ушко, голос его стал грубым, почти неузнаваемым. — Они подойдут узнать, в чем дело и увидят, как я трахаю тебя от них в паре ярдов.

Эта мысль так взволновала ее, что она почти сразу кончила. Дрейк застонал ей в ухо, потом прикусил мочку. Все это продолжалось в течение определенного времени — скольки именно Крессент даже приблизительно не знала, не знала, сколько провели друг в друге в кустах сирени. Время от времени его феноменальный слух что-то улавливал, и он снова прикрывал ей рот, не пропуская ни звука. Когда он наконец кончил, его рев на какое-то время ее оглушил.