Феечка для железного дракона (СИ) - Софья Дашкевич

спокоен, но я чувствую, как вибрирует его голос. Ох, и не завидую я его дядюшке…

— Да… — блеет старый дракон. — Да, как скажешь! Я все объясню, только опусти меч. Я знаю, ты злишься, но…

Он бормочет что-то невразумительное, в одну секунду превратившись из матерого воина в дряхлое подобие мужчины. Лицо Рона искажается от брезгливости, — похоже, он разочарован не столько в самом факте предательства, сколько в трусости Готрида.

И зря. Зря Рондар ослабил бдительность…

Рывок — и Готрид уже прикрывается мной, как живым щитом, а к горлу прижимается лезвие кинжала. Легкая боль, — почти не ощутимая, — и теплая липкая струйка стекает по шее в вырез корсета.

— Готрид!!! — взрывается Рон. — Отпусти! Я убью тебя, слышишь?! Только посмей — и я лично казню тебя!

— Это должно меня испугать?! — выплевывает с презрением Готрид. — Самое страшное уже случилось! Мой кландостался тебе! Ты, сопляк, забрал все, что принадлежало мне! И после этого я должен бояться смерти?! Коротать столетия в каменном мешке за решеткой? Нет, Рон, ты слишком плохо меня знаешь. Или все — или ничего!

— Чего ты хочешь? Свободы? Земель? — Рондар медленно, без резких движений, кладет меч на землю и выпрямляется, подняв руки. — Я не трону тебя, даю слово! Но ее отпусти…

— Вот опять ты меня не слушаешь… — Готрид мерзко цокает у меня над ухом. — Или все, или ничего.

Тягостное молчание, нарушаемое только отдаленным криком совы, повисает в воздухе. Даже я уже понимаю, к чему ведет Готрид, — и от этой мысли становится жутко. Рондар не может согласиться! Не должен, не ради меня! Лучше пусть я умру, чем буду всю жизнь напоминать ему о том, чего он лишился! Это — часть его, он не имеет права разрубить себя пополам!

— Положи его на землю и дай разрешение, — требует Готрид.

Я думала, у меня внутри уже не осталось жидкости, но слезы жгут глаза с новой силой, льются градом. Сквозь соленую пелену я вижу, как Рондар срывает с шеи амулет в виде яйца и швыряет под ноги, словно он не стоит и гроша.

Нет… Нет! Подними! Улетай, забудь обо мне! Пожалуйста, нет…

— Я, Рондар Янброк, добровольно и осознанно вверяю тебе, Готрид Янброк, мой амулет двуединости на любой срок. Даю право распоряжаться им по своему разумению…

Я бы зажала уши, но Готрид держит меня крепко. Завыла бы волком, но проклятая ладонь дает мне только мычать. Я даже дернуться не могу: острое лезвие впивается в шею. Одно неверное движение — и я истеку кровью. Так не должно было случиться… Это ведь все происходит не с нами, верно?

— Брось меч подальше, — надменно командует Готрид.

Не представляю, что сейчас творится у Рона в душе! Он не скандалит, не спорит, не сопротивляется, — молча откидывает любимый клинок в темноту. Со стороны может показаться, что это решение далось Рондару легко, но если даже у меня разрывается сердце, то что тогда испытывает он?

— Отпусти ее, — глухо повторяет мой герд.

— Не спеши! — старый дракон усмехается, его жаркое дыхание щекочет мне затылок. — Я слишком хорошо знаю эту маленькую дрянь! Найди ее флейту.

Рон послушно шарит в опавшей хвое, будто в полусне вижу, как мелькает серебристый мундштук.

— Ломай! — не унимается предатель. — Давай же, Рон! Чем быстрее мы закончим, тем лучше нам обоим!

Рондар пристально смотрит на меня. Легкий ветерок доносит до меня еле различимый шепот: «Прости».

Но за что прощать?! Я достану себе еще хоть десять флейт, а ты своего дракона уже не вернешь. Если Готрид окопается в Фервире, заявит права и защитится армией, про амулет Рона можно забыть. Я не знаю, можно ли уничтожить яйцо двуединости, но если да — Готрид сделает все. Бросит на дно рудников, утопит в реке, расплавит, отнесет в гильдию магов… Позволить ему сейчас уйти означает смириться с поражением.

Я буду любить Рона любым, мне неважно, сможет он когда-нибудь летать и извергать пламя или нет. Но он рожден для другого, и жизнь человека сделает его несчастным. Я должна что-то придумать! Музы, ну где же вы, когда вы так нужны?!

Сломанная пополам флейта, будто тростинка, падает на землю.

— Ну?! — Рондар делает шаг вперед. — Теперь все?

— Все, племянничек, все. Может, стоило бы убить тебя, но к старости я стал таким сентиментальным… Растяну тебе удовольствие. Говорят, у простых людей в тоже полно радостей… Прощай, Эйлин!

Сильный удар по голове — и от боли мозг озаряет яркая вспышка, а в следующую секунду я проваливаюсь в небытие.

Глава 21

Почему-то я всегда считала, что после смерти нет ничего. Был огонек — и погас. Все, черное безвременье. Ни звуков, ни музыки, — пустота. Но меня тянет куда-то, словно к моему телу привязали тысячи невидимых нитей. Вокруг все такое белое, что невозможно смотреть. А еще я слышу мелодию. Мягкую, звонкую, переливчатую… Нет, это даже не флейта, скорее свирель удивительно нежного тембра. Будто бы перламутрового…

— Эйлин… Эйлин! Нет!..

Кто-то зовет меня, но я не могу распознать этот голос. Он одновременно кажется и женским, и мужским, и звучит так далеко, что я не уверена, наяву ли. К тому же, меня так манит эта чудная музыка! Вот бы раствориться в ней, ухватиться за нотку — и улететь туда, где нет боли, мрака и предательства…

— Даже не думай! — одергивает меня кто-то.

На сей раз голос точно женский. И строгий такой, почти как у Талеи, только молодой.

— Ты кто? — оглядываюсь по сторонам.

— Ты отлично знаешь, кто! Куда ты собралась, Эйлин? Тебя ждут! Не лети на музыку, вбери ее в себя. Всю до последнего такта!

— Эвтерпа? — не могу сдержать любопытства.

Неужели музыкальная муза снизошла до меня? Они не слишком общительны! Или это все просто галлюцинация? Сон?

— Может, еще цветочного чаю попьем с зефирками да поболтаем?! — резко отвечает суровая муза.

Ну и грубиянка! Вот так веришь в них, цветы носишь, мечтаешь хоть отчасти уподобиться этим высшим совершенным существам… А они, выходит, не столь и совершенны?!

— Ошибаешься! Мы идеальны, и я не просто так дала тебе эту музыку, Эйлин! Марш назад! Ты слышишь?!

На мгновение из белоснежного облака проступает красивое лицо, обрамленное золотистыми кудрями, а потом невидимые нити обрываются, и я падаю вниз. Лицо Эвтерпы меняется у меня на глазах: локоны становятся пепельными, подбородок — квадратным, фарфоровая кожа — смуглой…

— Эйлин, ты жива?!

— Рон!!! — обнимаю его за шею, утыкаюсь в твердую мускулистую грудь, с упоением вдыхаю ставший таким