Хозяйка маленького счастья, или Любимая для охотника - Кира Рамис

надо? Я на всякий случай напомню: я замужняя женщина. У меня другой дом, другая жизнь.

— Поговорить нужно, Карина, — сказал Виктор. Его голос был ровным, но в нём слышалось такое глубокое, усталое сожаление, что Марину кольнуло под сердце.

— Нам не о чём говорить, — отрезала бывшая жена, оглянулась на улицу и, убедившись, что никто не подслушивает, распахнула калитку. — Всё было по закону. Я вдова. Теперь — жена. И живу в своём доме.

— Купленном на мои деньги, — припечатал Виктор.

— Это наследство, — Карина фыркнула, но видно было, как дрогнула её нижняя губа. Она махнула рукой в сторону соседней харчевни, убогой забегаловки с покосившейся вывеской. — Нам чайник чая, — кинула она хозяину. Когда все сели за стол, женщина продолжила: — Я ничего никому не должна. Да и денег у меня почти нет, всё ушло на покупку дома, новых платьев, прислугу и свадьбу.

— Тогда я пойду в суд и докажу, что ты присвоила деньги, — обозлился Виктор.

— А тогда я шепну знающим людям, что у Марины водятся секреты, посмотрим, что с ней сделают. Да, да, я всё сохранила и мешки, и даже сахар остался. А вы знаете, что по городу слухи ходят, что кто-то продаёт высочайшего качества сахар, никто не знает, кто это. Но я могу просветить. — Она наблюдала, как лица собеседников меняются. Марина побледнела, Егор лишь чуть сузил глаза, но его непроницаемость, казалось, лишь раззадорила Карину.

— Ты, Виктор, забываешь про меня и про деньги, что привёз тот посыльный, — выложила она своё условие, играя краем стакана. — А я, так и быть, теряю память насчёт всяких… заморских мешков, диковинных продуктов и железных формочек для выпечки.

— А доказать-то сможешь? — неожиданно спросил Егор. Его голос был спокоен, почти ленив, но в нём слышалась такая глубокая, звериная уверенность, что по спине Карины пробежал холодок.

— Попробую, — бросила она ему вызов, но в её тоне уже слышалась неуверенность. — А не выйдет — так сплетни пущу. Сами знаете, как в городе языки чешутся. Станут вас сторониться, как чумных.

— Согласен! — Виктор резко поднялся, задев коленом стол. Стаканы звякнули. Он больше не мог здесь находиться. Видеть это лицо, слышать этот голос. Вся горечь, вся боль вырвались наружу одним сдавленным, хриплым криком: — Сгинь с глаз моих, гадина! Чтоб я тебя больше никогда не видел!

Эмоции взяли верх.

Карина, допив чай и, проводив взглядом бывших родственников, поднялась на ноги, колени тряслись от страха. А что, если бы Виктор поднял скандал? Ей самой пришлось бы ой, как несладко. Она недавно стала молодой женой красивого мужчины, который был учёным. Он бы не потерпел такой постыдной ситуации и тут же бы выгнал жену, которая оказалась не вдовой, а женщиной с непонятным социальным статусом.

— Мой муж ещё не пришёл? — девушка распахнула ворота и зашла в дом.

— Нет, госпожа, но слугу прислал. Просит ему отправить двадцать медяков, дело у него срочное.

— Опять деньги, зачем? Он же на днях получил жалование. Я даже не успела его в руках подержать.

— Не могу знать, госпожа, — прошептала девушка.

Карина молча прошла в спальню, где стоял её небольшой, но крепкий сундук. Открыла его, достала кожаный кошель. Монеты звякнули тускло, нерадостно. Она отсчитала двадцать, задержав взгляд на заметно похудевшем мешочке.

После свадьбы они с мужем уговорили его родителей отпустить их жить в новый, недавно купленный дом. Старшие согласились, видя, какая добрая и заботливая, а также богатая у них невестка. Тем более что в доме ещё оставались два сына.

Отдав деньги служанке, она подошла к окну, выходившему на улицу. Взяла со стола миску с жареными семечками, но не стала их есть. Просто сидела, глядя на пыльную, безлюдную в послеобеденный зной улицу, и ждала. Ждала мужа. Эта жизнь — в своём доме, с титулом замужней дамы, с прислугой — ей нравилась. Она была именно такой, о какой Карина всегда мечтала. Если бы не эта всё разрастающаяся тревога: молодой супруг задерживался всё чаще, а просьбы о деньгах звучали всё наглее. Но она справится. Она всегда справлялась. Ценой любви, ценной семьи, ценой чужой жизни… но справлялась. И сейчас не сдастся.

Глава 45

Прошло лето, и все самые смелые прогнозы Марины сбылись. В городе, на оживлённой улочке, теперь красовалась скромная, но уютная лавочка с вывеской «Сладкие грёзы». Идея была Марины, воплощение — общее. Они втроём — она, Егор и окрепший, поверивший в себя Виктор — вложили в неё душу. В витрине за чистым стеклом лежали румяные грибочки, золотистые орешки и невиданные прежде корзиночки с ягодным желе. На двери висело объявление, написанное красивым, женским почерком Марины: «Изготавливаем торты и пирожные к праздникам. Доставка в город и окрестные деревни».

Виктор пока не женился, но сердце его уже не было свободным. Оно тихо и упорно стремилось к Серафиме, дочери старосты. Девушка высокая, статная, с тихим, как лесной ручей, голосом и ясным, прямым взглядом. Она была на полголовы выше Виктора, но его это лишь забавляло.

«Зато, — шутил он с сестрой, — в толпе всегда увижу».

Старший брат часто говорил о ней Марине, и та, улыбаясь своей теперь уже постоянной, мягкой улыбкой, подначивала:

«Не зевай, братец. Такая красавица не камень в поле. Уведут».

Виктор качал головой, и в глазах его светилась твёрдая решимость.

«Как лавка по-настоящему на ноги встанет, сразу к отцу её пойду. Своим домом, своим делом приду».

Страх отказа старосты грыз его, но всякий раз, когда Серафима, принимая от него маленький гостинец — то шёлковый платочек, то книжку со стихами, — заливаясь румянцем, опускала длинные ресницы, сердце его обретало крылья. Он верил в её тихое «да».

Первой, кто встал за прилавок «Сладких грёз», оказалась, конечно, Тамара. Её дородная, уверенная фигура и радушный, хлёсткий говорок как нельзя лучше подходили для торговли. Марина целый месяц ездила в город, передавая ей кулинарные секреты, доводя каждое движение до автоматизма. А когда увидела, что Тамара не просто справляется, а начинает импровизировать, с лёгким сердцем отступила в тень. Её место было здесь, в доме, в лесу, рядом с Егором и детьми.

Заказы прибывали, словно листопад. Лавка гудела, как улей. И вот, спустя два месяца, когда за окном уже кружила первая позёмка и с крыш свисали хрустальные сосульки, Виктор отложил в сторону счёты, надел лучшую рубаху и, сжав в потной ладони маленькую бархатную коробочку с серьгами из речного жемчуга, отправился к старосте.

Гулянье вышло на славу! Столы ломились от угощений,