В твой гроб или в мой? - Жаклин Хайд

— Не уверен, заметил ли ты, Дойл, но наши проблемы с женщинами, если их можно назвать проблемами, совершенно разные.

Он хихикает, морща нос от злобы.

— О, они похожи во всем, что имеет значение, старый друг. Они обе пытаются убить нас — тебя чесноком и любовью, меня диабетом и ненавистью.

— Ты шутишь, — усмехаюсь я.

— Если бы я только шутил, — его голос низкий, тон недовольный, намного ниже, чем обычный голос при разговоре. Что, черт возьми, она с ним сделала?

— Я не знаю, как ты позволяешь ей это делать, но очевидно, что она действует тебе на нервы, — я делаю шаг вперед и целенаправленно сверкаю красными глазами, чтобы напомнить ему о том, кто я и на кого он, блядь, работает. — Возьми себя в руки и сделай это быстро.

Дойл отводит глаза, но его кожа снова гудит от раздражения.

— Прекрасно.

— Хорошо, — огрызаюсь я в ответ. — Встретимся здесь в полночь.

Чем быстрее все это закончится, тем быстрее я смогу заполучить Обри в свое распоряжение.

Глава 25

ВЛАД



Она — самое потрясающее существо на свете. Это почти компенсирует тот факт, что я упустил возможность прикоснуться к ней.

Разобравшись с Дойлом и его приводящей в бешенство бабской драмой, я вернулся в свою комнату и обнаружил, что Обри спит от переизбытка вина. Я забрался к ней под одеяло и притянул так, чтобы она лежала у меня на груди, наблюдая за ней часами.

Покой охватывает меня в тот момент, когда ее рот снова приоткрывается во сне. Она такая совершенная. Даже когда тихий храп становится громким, как сирена, я не могу не находить ее привлекательной. Это не похоже ни на что, что я когда-либо испытывал. Я сделаю все, чтобы сохранить это создание, и с удовольствием буду слушать ее храп до конца своих дней.

Она крепко спит, свернувшись калачиком у меня на груди. Я достаю телефон из кармана, фотографирую нас вместе, она в моих объятиях и спит как ангел. Она слегка хрюкает и стонет. Красивая. Я легонько обнимаю Обри и убираю волосы с ее лица.

Уши улавливают шаги Дойла по коридору, и я бросаю взгляд на дверь. Как только я сделаю шаг наружу, он непременно последует за мной. Он не сможет сопротивляться, что в данном случае даже к лучшему, поскольку я точно не буду делать все сам.

Давно я не перемещал столько предметов. Внутренняя нянька в нем не позволит ему надолго оставить меня в покое, когда я трачу столько энергии. По крайней мере, мне удалось немного отдохнуть, пусть и бессонно.

Я высвобождаюсь из объятий Обри, которая ворчит, но, к счастью, не просыпается и переворачивается на бок.

— Печенье и кофе, — бормочет она во сне, громко причмокивая губами, прежде чем продолжить слегка похрапывать.

Дойл выгибает бровь, когда я приветствую его в коридоре.

— Она очень шумит для такого маленького человека.

— Да, это так, — комментирую я, не потрудившись даже взглянуть на друга, когда он идет рядом.

— Итак, какой у нас план? — спрашивает он. — Я развесил некоторые украшения, как велел Джордж. Даже не представляю, как нам повезло с дизайнером накануне такого события в замке.

— Джордж доказал свою полезность, и план состоит в том, чтобы вынести мебель из комнаты.

Он стонет.

— Огромное количество мебели.

— Это не займет много времени, и нужно ли мне напоминать тебе: это ты решил использовать большой зал в качестве антикварного склада. Мы можем передвинуть мебель за одну ночь. Мне нужно, чтобы все было идеально для нее.

Дойл хихикает, как будто знает что-то, чего не знаю я.

— Что?

— О, ничего. Просто Уитли сказала кое-что о рассадке и столовой.

— Уитли, да? Вы уже помирились или она все еще хочет содрать с тебя кожу заживо и превратить твой член в подушку-пердушку?

Он морщится, и я не могу сдержать довольной ухмылки. Сколько себя помню, Дойл был занозой в заднице. Никому за все это время не удавалось проникнуть под кожу моего непоколебимого охранника — должность, которую он сам себе придумал. Я отказываюсь испытывать хоть каплю сочувствия к этому человеку, когда целью его жизни более века было раздражать меня.

— Я бы предпочел отрубить себе член. Один только запах этой женщины сводит меня с ума, — говорит он с британским акцентом.

Я останавливаюсь в коридоре и на мгновение задумываюсь над этим.

— Сводить с ума насколько? Как будто ты хочешь переспать с ней?

— Определенно нет. Ты что, не слышал, что я только что сказал?

Уровень враждебности, которую он, похоже, испытывает к этой женщине, вызывает тревогу.

— Может быть, нам следует проконсультироваться с Джекилом? — спрашиваю я.

В свое время Джекилл был единственным врачом, который мог лечить Дойла, особенно когда его превращение делало почти невозможным общение с ним.

Дойл ощетинивается, и волосы у него на затылке встают дыбом, но он качает головой.

— Не нужно. Она не угроза, просто раздражающая и совершенно непрошибаемая. Эта женщина, должно быть, выросла в сарае. За годы работы я встречал десятки поваров, и ни разу у меня не было такой реакции.

— Неважно. Я попрошу Фрэнка поискать причину. Может, он найдет что-нибудь, что ты упустил.

Его рот вытягивается, а глаза темнеют.

— Уже нашел.

Это шокирует. Он вел переговоры с Фрэнком и не подумал сообщить мне — странно.

— И?

— Все подтвердилось. Она рекомендованный специалист. Логика подсказывает, что проблема во мне.

Меня захлестывает раздражение.

— Тогда держи это дерьмо при себе и помоги мне. Мне нужно, чтобы все прошло хорошо, а твое дерьмо делу совсем не помогает. Что, если она узнает, кто я? — говорю я, толкая его к стене. — Кто мы такие. Ты буквально вибрируешь от превращения.

— Я разберусь с этим. Должно быть это полнолуние.

— Дойл, гребаное полнолуние бывает каждый месяц. Мы видели каждое полнолуние, каждый месяц, в течение последних двухсот лет вместе, так что не втирай мне эту ерунду, как будто разговариваешь с Фрэнком. Это так же нелепо, как смотреть видео с прыгающими кошками.

Он хихикает, закатывая на меня глаза.

— О, они потрясающие.

Я морщу нос.

— Абсолютно нелепо. Меня не волнует, насколько сильно пресса их обожает, они явно недостаточно умны, чтобы понять, что кошки хотят доминировать над людьми.

— Абсурд.

— Что абсурдно, так это то, как я разозлюсь, если этот вечер пойдет не по плану.

Он фыркает.

— Ты слышишь себя сейчас?

— Меня волнует только то, чтобы завтра вечером Обри получила то, о чем