Избранница колдуна (СИ) - Лис Алеся

А окно, между тем, все больше и больше зарастает белыми завитушками, пока полностью не покрывается непрозрачным слоем изморози. Сверху слышатся крики, треск и взрывы. Под ногами вздрагивает пол, и я, не удержавшись, падаю. Мелкие толчки один за другим мешают подняться. Переворачиваюсь на живот и на четвереньках перебираюсь поближе к койке. А там, прислонившись спиной к стене и закутавшись в одеяло, сворачиваюсь в клубочек.

Сердце под ребрами бьется часто-часто. Это Сивард! Он пришел, я верю! Теперь мне только остается тихонько сидеть в безопасном месте и следить, чтоб меня в этой заварушке ничем не пришибло. Помочь все равно не могу. Без силы источника, я только буду мешать. Да и выйти из каюты не получится. Гадкий Каор меня запер, а массивную дубовую дверь мне не выбить. Даже через окно не вылезть. На нем решетки. И защитить себя не могу, вся мебель прикручена к полу.

Обхватываю колени руками, накидываю на них еще и края покрывала, чтобы было теплее и терпеливо жду.

Время тянется медленно и тягуче. Иногда чувствую, как все вздрагивает, слышу шум и крики, топот и плеск воды. Порой мимо каюты кто-то пробегает, и я боюсь, что это за мной из команды Каора. Но затем шаги стихают, меня не трогают. А в очередной раз, когда дергается ручка на двери, и я испуганно вскидываю голову, на пороге появляется Сивард.

Сердце выпрыгивает из груди словно сумасшедшее, но сама я так и остаюсь сидеть на полу. Тело будто сковано льдом, не в силах пошевелиться. Только и могу, что судорожно сжимать края шерстяного покрывала и до крови кусать губы, сдерживая рыдания.

— Кас! — выдыхает.

И на этом вся моя выдержка идет прахом.

Всхлип срывается с губ и руки сами собой тянуться на встречу. Он в два шага преодолевает расстояние между нами и подхватывает меня на руки. Прячу лицо у него на груди и уже не могу остановить рыдания.

— Я думала… ты не придешь? — выдавливаю из себя сквозь прерывистые всхлипывания.

— Ну, как ты могла так подумать!

Поднимаю заплаканное лицо, заглядываю в льдисто-голубые глаза.

— А как? Я… я же не такая, как все… иномирянка… не нужна… тебе… наверное, теперь…

— Ты говоришь глупости! Это ничего не меняет. Я тебя люблю! И мне не важно, откуда твоя душа.

Ошеломленно хлопаю глазами.

— Любишь?

— Люблю. Разве в этом есть сомнения? Разве не будь ты любимой женщиной, шел бы я на такие поступки ради тебя? Мне кажется, я ясно дал с самого начала понять, что вижу тебя своей женой и матерью моих детей.

— Но я не похожа на ваших женщин, — смущенно отвожу взгляд.

— Ты похожа на ту женщину, которую я хочу видеть рядом с собой, и мне кажется, пора уже закрыть эту тему.

— Сивард, — вытираю ладонью мокрую щеку.

Слова от волнения застревают в горле. Мне так хочется повторить ему в ответ эти самые слова. Но я кроме как родным много-много лет назад никому этого не говорила. Разве что бывшему жениху. Но тогда мы были так молоды. С тех пор как отрезало. Не могу, словно жжет, печет и сдавливает что-то внутри.

Он смотрит выжидающе, словно знает, как мне тяжело, как непросто сейчас.

— Сивад, — хриплю, будто простуженным горлом. — Я… я тоже… тебя люблю…

Тело кидает в жар, и щеки пылают огнем. Он накрывает мои губы в сладком поцелуе. С тихим стоном обвиваю его шею руками, и, наконец, понимаю, как легко говорить эти слова кому-то. Нужно просто знать кому.

Эпилог

“Тук-тук-тук”, — твердые крупинки снега бьются в покрытые морозным узором стекла. За окном снова метель. Перевал завалило снегом. Благо, провизии в замке хватит не на один месяц, беспокоиться не о чем. Но я все равно раздраженно хмурюсь.

Так хотелось уже на этой неделе попасть в Моренай… Но весенняя погода обманчива и непредсказуема. Тут тебе оттепель и жаркие лучи, отогревающие землю до черноватых проплешин, а в следующий момент вьюга и трескучий мороз.

Тихонько вздыхаю и отворачиваюсь от окна. Похоже, задержимся мы в Северном замке надолго.

Беру в руки блестящие металлические спицы и принимаюсь за незаконченную работу. После рождения малышей во мне снова проснулась тяга к вязанию. А поскольку половину года мы всей семьей проводим в родных краях Сиварда, обеспечивать сыновей теплыми и красивыми вещами я взялась с большим энтузиазмом. При чем еще в то время, когда близнецы преспокойно находились в моем животе.

Теперь же эти несносные шалуны во всю ползают по теплому ковру возле камина и играют со щенком под присмотром верной Тенты.

Теперь даже не верится, что два года назад я надеяться не смела на такое счастье. Всерьез полагала, что Сивард может от меня отказаться из-за моего иномирного происхождения. А еще раньше, там, на Земле, у меня даже шанса не было почувствовать себя любимой женой и матерью.

Мне не известно, какой долг уплатила бабуля, чем рассчиталась за мое счастье, но я благодарна ей за все. А если цена за мою жизнь тут, вместе с Сивардом, с моими детьми — это долгие сорок лет в теле Катерины на Земле, то я готова их прожить снова, только бы опять оказаться здесь, наконец на своем месте, со своей семьей.

И как бы мне не больно было и тоскливо оттого, что я больше не увижу Вику, племянников, Виталика, который стал мне как брат, но тут я обрела дом. И свою семью.

Порой Викуля мне снится. Я говорю с ней, рассказываю о своей жизни, о Сиварде и детях. Мне хочется верить, что это не просто сны, что она слышит меня и знает, что я теперь счастлива.

Смахиваю со щеки одинокую слезинку? что-то в последнее время стала слишком сентиментальной и чувствительной? и накидываю очередную петлю на спицу. Но протянуть через нее нитку мне мешает громогласный и сердитый рев.

Малоопытная мама наверное тут же кинулась бы к вопящему чаду. Но я уже прекрасно научилась различать все пятьдесят оттенков детского плача. Этот явно взывает к отмщению, но уж никак не к утешению.

Медленно откладываю в сторону будущий свитер и направляюсь к своим оболтусам. Эти оперные песнопения и их последствия прекратить в силах только я. Ну и Сивард, естественно. Мои ангелочки уже успешно научились из Тенты вить веревки в свои нежные года. И не только из нее, будем честны.

Подхватываю на руки рыдающего Адалрика и вытираю ладонью покрасневшие от слез, мокрые щечки.

— Ну, что случилось? — тихо спрашиваю, больше для того, чтоб успокоить малыша, чем для того, чтоб услышать ответ.

Ответ, собственно и так очевиден.

Винфрид, унаследовавший силушку отца, и в какой-то момент не пожелавший делиться щенком, выстроил между собой и братом ледяную стену. Неосознанно, инстинктивно. Но результатом этот диверсант остался доволен. В отличие от Ада.

Прикладываю ладонь к ледяной преграде и медленно растапливаю ее. Под ногами растекается лужица. Щенок веселится и тут же принимается барахтаться в ней, разнося по комнате мокрые следы. Ад хохочет. Зато начинает возмущенно вопить Фрид. А как же! Такую красоту испоганили, супостаты!

— Тента, — устало вздыхаю. — Позови кого-нибудь. Пускай уберут это безобразие.

Опускаю на пол Адалрика, который тут же ползет за щенком. И подхватываю орущего Винфрида. Тента облегченно сбегает из этого ада.

Именно такую живописную картину и застает Сивард, когда появляется на пороге. Вначале муж удивленно застывает, когда ему в ноги утыкается щенок. Но, быстро сориентировавшись, тут же подхватывает Адалрика, не дав ему повторить подвиг четверолапого друга.

— А у вас тут весело! — изрекает задумчиво, разглядывая лужи на полу.

— Обхохочешься, — ворчу в ответ.

Фрид, подтверждая, икает.

— Твой сын выстроил ледяную стену! — делюсь новостью, облегченно отметив про себя, что приход отца отвлек Винфрида. И он наконец успокоился.

— Не может быть?

— Может, — киваю на мокрый пол.

— Тогда давай сюда моего героя! — кряхтит колдун и подхватывает второго сына на руки.

Мальчишки тут же начинают возмущенно сопеть. Каждому хочется от отца личного внимания. А вот не нужно было родиться вместе! Терпите!