Любовь стоит того, чтобы ждать (СИ) - Вознесенская Дарья

Корабль стражей.

Аррина Лан.

Вздох.

Длинные пальцы пробегают вдоль позвоночника легко, не нажимая, почти не прикасаясь — но даже такое легкое поглаживание оставляет ощущение ожога на коже.

Выдох… глаза закрыты — я просто не смею их открывать, погружаясь в глубину собственных ощущений, лежа на животе и уткнувшись лицом в подушку.

Прикусываю губы, чтобы не сдаться сразу и не застонать, зажмуриваюсь еще сильнее.

Поцелуй. Горячие сухие губы татуировкой отпечатывается на моей лопатке, от укуса я вздрагиваю, а язык, зализывающий укус, заставляет дрожать.

Мужские ладони плотно прижимаются к спине, гладят, давят, возбуждают, скользят вниз, раздвигают ноги, дразняще накрывают мое лоно, а вслед за ними бежит дорожка поцелуев по укусу на ягодицах, и вот уже столь знакомые, сладкие, жадные губы заменяют пальцы, целуют, обхватывают и перекатывают складочки, вызывая довольное урчание.

У обоих.

Мои бедра вздергивают вверх, чтобы облегчить доступ.

Голодный язык скользит вперед и назад, постукивает по напряженному бугорку, проникает в меня то в резком, то в тягучем ритме, заставляя прогибаться, шире расставлять колени, порочно тереться и рычать, мечтая о большем…

— Га-ард… — не выдерживаю я, но мужчина и не думает останавливаться.

Он будто снова и снова зализывает мои раны, заставляет забыть об обидах, умоляет понять его — то словами, то каждым жестом…

Будто задался целью выбить из меня прощение.

Секс стал порой похож на поклонение нашему счастливому прошлому и возможному будущему, а я все никак не могла отделаться от ощущения… что не верю.

Норан не дает отвлечься на грустные мысли.

Входит в меня двумя пальцами, подцепляя на крючок собственных грязных фантазий, давит на одну ему известную точку — будто в его силах познать мое тело больше, чем знаю его я, — заставляет кричать и радоваться звукоизоляции нашей каюты… трястись от накрывшего оргазма.

И входит резко, жестко, пока я сжимаюсь внутри и выстанываю его имя. Перестает, наконец, быть разумным и целеустремленным, требовательно беря меня, распиная, скручивая и придавливая, вылепливая из моего тела нужную ему для собственного удовлетворения форму.

Этот контраст, когда к тебе относятся как к совершенству, а в следующую минуту как к животному, рожденному лишь ради удовлетворения собственных прихотей…

Становятся на колени, как перед богиней с архаичной планеты — а потом раскладывают как сексуальную рабыню.

Грязно, жестко, не щадя…

Восхитительно настолько, что я снова кончаю вместе с ним… И подрагиваю почти в муках удовольствия, в то время как Гард, утомленный сегодняшними длительными переговорами и проверками ученых и медиков корабля — очными и дистанционными, — замирает, все еще вжимая меня в себя… а потом его дыхание становится глубже и он засыпает.

Беззащитный в своей усталости.

Совершенный в расслабленности…

А я не могу не думать о том, что тоже предпочла бы отключиться… Но меня на протяжении двух космических суток полета не трогали. Да что там не трогали — не дышали в мою сторону.

И даже боялись смотреть или садиться за один стол.

Гард что-то пробормотал во сне и откинулся, погружаясь в приятные — судя по легкой улыбке — сновидения. А я лежала, смотрела на него… и не могла насмотреться. Будто предчувствовала скорое расставание. Которое не может опять не случиться у двоих людей… один из которых так и не научился доверять другому.

И это была я…

Может и глупо, но кое-что удерживало меня в отдалении больше, чем его отстраняла чья-то ложь и мнимое предательство.

То, чего я никогда не ожидала испытать в своей жизни… и что меня бесило гораздо больше, чем отношение ко мне как к голяку и девочке с окраины.

Страх окружающих. Благоговение. И поклонение, которого я, не то что не желала, уже почти ненавидела. Потому что не была вправе становиться его объектом.

И потому что боялась того, что может за этим последовать.

Возможно, это была защитная реакция организма, шокированного близостью к Бездне и чему-то несоизмеримо большему, нежели даже Содружество… А может, и мои четко выработанные принципы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Но я не собиралась становиться легендой… Не хотела провести жизнь под стеклянным колпаком или в качестве подопытного зверька в лаборатории.

И даже не знала, что пугало меня больше.

Чуть ли не каждый удар нас с Гардом проверяли. Ну как же, единственные выжившие… Но если к нему относились просто как к герою и опутывали всяческими датчиками, снимая показания, то меня исподволь раскладывали на молекулы, думая, что я этого не вижу.

Идиоты.

И я… чувствовала, что все больше ухожу в себя. Только Гард страстью вытаскивал меня в реальность… но и он относился непривычно нежно, бережно. И я уже перестала различать, связано ли это с открывшейся правдой и его слишком неожиданно проявленными чувствами или же с тем, что я сделала.

Конечно, я понимала, что произошло величайшее событие и мне не избежать внимания: публики, Совета, ученых.

Конечно, не собиралась отказываться от того, чтобы экспериментировать, дать обследовать себя, чтобы рассказывать и показывать, учить…

Но я была против того, чтобы отказаться от собственной жизни.

Неужели ради этого стоило выжить?

На следующий день я поделилась своими сомнениями с Главой, связавшись с ним по защищенному каналу — о да, сейчас мне были готовы предоставить любые возможности и коридоры.

Мужчина отнесся к моим словам серьезно:

— Содружество — мощная система, и даже ты не сможешь ей противостоять. Не сможешь пойти против. Но если хорошо подумать — а ты умная девочка, — ты сможешь выстроить определенную стратегию поведения и сказать верные слова… И тогда никто не посмеет запереть тебя или лишить работы. Твоя защита — публичность. Уверен, что правительство и Совет вынуждены будут демонстрировать тебя время от времени в довольном и счастливом виде и потому… не разберут на части, как ты боишься.

Он позволил себе улыбку, а я насупилась и пробурчала:

— Я готова помогать и даже посвятить этому всю жизнь. Но хочу, чтобы все делалось разумно и по моей воле…

— Может, посоветуешься с Гардом? Вряд ли вам теперь будут препятствовать…

Мы не говорили о той ситуации с тюрьмой и моим вызволением. Я тогда не смогла сдержаться и до полусмерти избила гаденыша, притворявшегося моим другом и подставившего ради денег. Мою свободу Глава обменял на молчание — но я никогда бы не обвинила его в этом. И не стала бы унижать вопросами. Но по поводу другого не удержалась и уточнила:

— Как долго вы знали про нас?

— Почти сразу понял.

— А танцы…

— Прости, но я думал что это вам поможет… В том числе тебе — принять суть стражей.

— Вот я и не хочу, чтобы меня снова подталкивали к чему-то, не предупреждая!

— Уверен, такого не случится. Но с ним надо поговорить.

— Я… мне сложно. Я не готова делиться с Гардом…

— Чем ты не готова делиться, а? Похоже, ничем…

Последнее прозвучало горько…

Я сглотнула и обернулась, глядя на мужчину, сжавшего кулаки в дверях.

Нора бы побрал этих подхалимов, которые, догадавшись о наших отношениях, сразу отвели одну каюту…

— Мы поговорим потом, — мягко сказал Глава и отключился.

Я же беспомощно посмотрела на Гарда.

— Так к чему ты не готова, Аррина? Что опять происходит — и чему ты снова не веришь?

— Как ты когда-то? — спросила я тихо, не зная, что ответить.

Дернулся, как от удара, и глухо пробормотал:

— Ты не представляешь, сколько я готов отдать, только бы этого не происходило… Но так вышло! Да, ты была подставлена под удар и предана — на тот раз мной. И я готов просить прощения за это снова и снова, но… Тебе ведь тоже есть за что извиниться. И я не про нынешнюю ситуацию — с ней мы еще разберемся.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Есть… — сказала я медленно. — И я тебя простила, но…

Снова замолчала, не решаясь озвучить собственные страхи и слабости.