Суккуб для наследника - Екатерина Александровна Оленева

Его стоны вместе с его сердцем бьются на её губах медовой амброзией, словно сам свет обретает вкус.

Его лицо было так близко. Его тело с нею — одно. Быть рядом больше и сильнее невозможно.

Ди брал её горячо и страстно, щедро делясь своей жизненной энергией. Он прижимается всё сильнее, быстрее наращивая темп и страх прикончить его нарастает вместе с наслаждением.

Кажется, мир либо рухнет, либо останется где-то так далеко внизу, что вернуться обратно будет невозможно.

Глава 20

Горше полыни

— Надеюсь, ты не будешь против, если я закурю?

— Это меньшее, что меня сейчас интересует.

Табачный дым Николь никогда не раздражал.

— Может, не стоит возвращаться в дом к мамочке? — отправил Ди очередное серое табачное колечко к потолку. — Останемся жить здесь, в твоём милом, уютном гнёздышке?

— Твоей мамочке это не понравится.

— Это будут проблемы моей мамочки.

— Но она не оставит тебя в покое.

— Нет, — погрустнел Ди. — Не оставит. Семья порой хуже кандалов. От последних не стыдно избавляться, а вот когда пытаешься сбросить с себя крючки, которыми тебя опутывают, якобы, во имя любви — вот тогда все тебя клеймят. И сам чувствуешь себя грязью.

Николь затихла, внимательно вслушиваясь в его слова.

Наркотической и алкогольной зависимостью обычно страдают люди незрелые, с узким кругом интересов и низкой степенью ответственности. Но Дианджело в этот портрет не укладывался. Он не казался Николь безответственным — он казался сломленным. Старательно скрывающим внутреннюю рану.

— О чём ты думаешь? — спросил он, вновь выдыхая никотиновое облачко.

— О тебе. О твоей зависимости. Как всё началось и как это исправить. Зачем ты это делаешь?

— Ох! Ну, вот — опять! Чтобы бы мы не делали, получается одно и тоже. Что ты хочешь услышать⁈

— Я хочу не услышать — я хочу тебя починить. Исправить. Спасти. И — да, я знаю, что никто никого никогда не спасал, но ведь должна быть причина — почему? Понимаю, тема тебе не нравится. Но расклад такой, Ди. Ты не представляешь, как я не люблю ультиматумы…

— Почему не представляю? Очень даже. Я их тоже не люблю.

— Однако, сейчас вопрос стоит ребром. Либо ты завязываешь со своей зависимостью, решаешь с ней что-то, как-то борешься — либо мы расстаёмся. Раз и навсегда. Вопрос принципиальный. Я не стану смотреть на то, как ты опускаешься. Бороться я готова. Потакать тебе — нет.

— Ну, и что ты за демон такой после этого? Скучная, как церковная мышь.

— Не скажи! Ты ведь не знаешь, что собой представляет упомянутая «норушка»? Так что — кроме шуток. Я абсолютно серьёзно. Ты должен дать мне слово.

— Слово-то я дать могу, конечно. Но сомневаюсь, что из этого выйдет что-то путное. Как говорил Марк Твен, бросить курить легко — тысячу раз бросал. Мать куда только меня не пихала и куда только не возила. Но до сих пор это не срабатывало.

— В корне любой зависимости лежит травма.

— Говоришь так, словно вылечила десятка три наркоманов.

— Ты знаешь, что я права. Любая зависимость следствие серьёзной травмы, кроющейся в психике.

— Да у нас вся семья травмированная. Это тебе любой психотерапевт подтвердит. После того, как я вскрылся в первый раз, мать меня по десятку таких протащила — напыщенные люди в напыщенных пиджаках. Кому это может помочь?

— В первый раз? То есть, был и второй?

— Нет. Второго пока не было. Поехавшей крыши Анабель мне вполне хватило, — буркнул Ди, отводя взгляд.

— Что сделало для тебя жизнь настолько невыносимой, что ты занимаешься саморазрушением? Самоубийство? Наркотики? Даже — я! Все мы не вписываемся в нормальный паттерн. Что заставляет тебя искать смерти? Что ранит? Я хочу понять, чтобы помочь, Ди!

— Что тебе-то со всего этого⁈ — раздражённо буркнул Ди, затушив бычок, оставшийся от сигареты.

— Вот и «здрасте»! Приехали! Я хочу связать свою жизнь с твоей. Хочу быть счастливой. Но когда люди связаны, не может счастье одного не отравляться несчастьем другого. Это же как две реки…

— Хватит аллегорий и метафор.

— Почему ты от меня защищаешься? Ты мне не доверяешь?

— А должен? Ты, вообще-то, по потолку бегаешь.

— От тебя и не туда ещё забежишь.

— У тебя ведь всё всегда просчитано, так? Ты — как мой брат. Вы не любите неприятных сюрпризов. Такие, как вы, предпочитаете наперёд знать недельное расписание. Вытянутые, как струны. Прямые. Идеальные. Раздражающе правильные!

— Если я тебя раздражаю, скажи, что ты здесь делаешь? Хотя, о чём это я⁈ Ты готов трахать…

— Сам — да. Но не терплю, когда трахают мой мозг.

— Так в чём проблемы? Я тебя не держу. Если для тебя твоя свобода заключается в возможности принимать наркотики и продолжать совокупляться со всем, что движется — ты знаешь, где дверь.

— С тобой — не знаю, — криво усмехнулся он.

— Отыщешь, не заблудишься.

Но подниматься и уходить Ди не спешил.

— Чего ты от меня хочешь? — устало вздохнул он.

— Трезвости и верности. Вроде ничего нереального?

— Ну, да — ну, да! Ничего нереального! Думаешь, мне не хочется обмануться и поверить, что я могу быть чем-то большим, чем просто куском дерьма? — Смех его прозвучал натянуто и горько. Когда такой слышишь, хочется заткнуть уши или заплакать. — Но я убожество и этого не скрыть. Не стоит даже стараться. Кого ты тут пытаешься спасти? Родная мать готова заплатить нечисти, чтобы она стёрла мне мозги! В моей семье мне никто не рад. Им всем было бы без меня проще. Дядя, брат, мать, сестра — все они просто меня игнорируют. Да если бы не эти чёртовы папенькины деньги, наследником которых я являюсь, они бы вышвырнули меня из дома! И были бы правы.

Его смех — битое стекло, пронизанное отчаянием. И глядя на него, Николь слышала только одно — крик о помощи и мольба о любви. Хоть какой-нибудь любви. Он же истосковался по ней, как кактус по воде в пустыне.

— Что случилось в твоей жизни такого, что ты так сломался? — тихо спросила Николь. — Поговори со мной, Ди. Я не верю — ты не так плох, как сам думаешь.

— Думает она! ДА что ты обо мне знаешь?

— Я знаю тебя. Я тебя чувствую. Доверься мне, как я доверилась тебе. Нам обоим это нужно, если мы хотим иметь общее завтра.

— А если я предпочту не иметь?.. Лишь бы ты не знала.

— Твоя правда не может быть хуже моей. Я же— демон!

— Да какой ты демон? Ты