Кровь богов и монстров - Люсинда Дарк

сверху вниз, и замираю, когда понимаю, что его глаза устремлены прямо на меня, пока он пожирает мою уязвимую плоть. Сияющий красным над холодным зеленым, когда его зубы сверкают, и он снова кусает меня. Все мое тело дергается от ощущения, и этот мужчина злобно ухмыляется, прежде чем скользнуть пальцами вверх по моим раздвинутым бедрам в мою киску. Он снова проникает в меня двумя пальцами, двигаясь внутрь и наружу в чувственном танце, который издевается надо мной. Мои бедра приподнимаются, требуя большего, когда он поворачивает голову и прикусывает одно бедро.

Я вскрикиваю, когда его зубы впиваются в мою плоть до крови. Когда он отстраняется, чтобы облизнуть рану, я понимаю, что он изменился. Он укусил меня не просто зубами, а выступающими клыками. Острые и с чем-то сочащиеся…

Моя голова затуманивается, когда я понимаю, что это такое.

Яд. Этот сумасшедший ублюдок впрыснул в меня свой яд.

Мир содрогается и выходит из фокуса, все вращается вокруг, пока все, что я могу чувствовать, — это жар и чешую. Змеи ползают по мне, вокруг меня, усиливая мое удовольствие, пока Каликс пожирает мое влагалище. Он не останавливается на одном укусе, а наносит еще один на другом бедре, заставляя меня вздрагивать от боли. Почти сразу же после острого укола из меня вытекает еще большее возбуждение. Я чувствую себя слишком разгоряченной, как будто мою кожу растянули над огнем, который горит внутри меня. Быть обнаженной недостаточно. Я хочу содрать свою плоть с костей, чтобы освободиться от оков этого мира смертных. Стоны вырываются из меня все свободнее, когда Каликс снова и снова подводит мое тело к краю. Но он все еще не позволяет мне упасть со скалы.

Я начинаю бредить, когда его яд начинает действовать. Его пальцы проникают в меня, сначала два, затем три, а затем четыре. Я клянусь, он пытается вонзить весь свой кулак в мою киску. Мои ноги дрожат, а тело извивается на этом ложе из змей, не в силах упасть с обрыва, к которому он меня довел.

— Каликс… — Мой голос звучит как карканье, в нем больше животного, чем чего-либо человеческого или Божественного.

Я чувствую, как пальцы убираются от моего естества, и почти стону от потери. Пустота оставляет во мне ощущение опустошенности и ноющей боли. Мгновение спустя, однако, лицо Каликса оказывается передо мной, и прикосновение твердого, горячего члена к моему входу заставляет меня затаить дыхание в предвкушении.

Почти у цели…

Его глаза все еще светятся неестественным красным, но зрачки уменьшились вдвое, превратившись в щелочки, когда он смотрит на меня сверху вниз. Костяшки пальцев задевают мой клитор, когда он прижимается прямо к моей киске. Головка просовывается всего на несколько дюймов.

Я царапаю когтями змей подо мной, рычание вырывается из моего горла. Они извиваются и скользят, пытаясь продолжать удерживать меня неподвижно, но это больше не срабатывает. Я стряхиваю их, тянусь к Каликсу, кладу одну руку ему на плечо и приподнимаю бедра, заставляя его член войти в меня еще на дюйм. Мои ногти впиваются в его плоть, пронзая кожу. Капли крови стекают с него на мою грудь. Кровь только возбуждает меня. — Еще, — требую я, еще сильнее приподнимая бедра. Он отступает, улыбаясь, и его клыки выглядывают из-за губ.

— Борись со мной за это, — отвечает он.

О, это я могу сделать.

Я выгибаюсь дугой и своими собственными зубами — какими бы тупыми они ни были — вгрызаюсь ему в горло. Из его груди вырывается стон, и его широкая ладонь поднимается и обхватывает мой затылок, прижимая меня ближе, пока я впиваюсь зубами в жилистые мышцы его шеи. Все сильнее и сильнее, пока его кровь не заливает мой язык. Новая волна стонов вырывается из него, и, наконец, — к счастью — он входит в меня. Его член пронзает мои внутренности одним резким движением, которое заставляет мои губы приоткрыться и из меня вырывается вздох. На меня льется еще больше крови. Она покрывает мои губы, подбородок и стекает по горлу к груди.

Окружающие нас змеи забываются, когда начинается поездка. Секс грубый, злой и полный неистовства, о котором я и не подозревала, что обладаю им внутри себя. Каликс трахает меня все сильнее и сильнее. Его бедра отстраняются только для того, чтобы снова врезаться в меня, как таран. Я крепко сжимаю его, высвобождая ноги из объятий змей, чтобы обвиться вокруг его талии, пока он берет меня. На его груди образуются длинные царапины, и я чувствую, как еще больше кожи разрывается на его спине, когда я царапаю его. Зверино. Жестоко. Порочно.

Эйфория вспыхивает во мне, когда я заставляю его истекать кровью. Он шипит и царапает клыками мое горло. Меня даже больше не волнует яд, который вызывает у меня ощущение, что я выпила достаточно амброзии, чтобы убить лошадь. Мое естество прижимается к нему, в порыве потребности большего — больше крови, больше страсти, больше боли и больше удовольствия.

До этого момента — пока за закрытыми веками не вспыхивает огонь — я и не подозревала, насколько жаждала свободы, что таится в его безумии. То, что между нами происходит, — это не секс. Это не занятие любовью. Это убийство. Смерть всему, что во мне ещё оставалось чистым, и вместе мы убиваем это невинное создание, пока не оказываемся по горло в её крови, облизывая её с обнажённой кожи друг друга.

Когда он кончает, это удар молнии, пронзающий мою грудь и разливающийся по венам. Обжигающе горячая сперма брызжет в меня, когда Каликс сильно прижимает меня к кровати и своим змеям. Его ладонь обхватывает мою шею, удерживая в плену, пока он откидывает голову назад — из клыков капает ещё больше яда. Когда он пронзает мое горло в последний раз, его член замирает в моих глубинах, весь мой мир взрывается. Яд проникает в кровь, распаляя её до предела. Он становится частью меня, вплетается в мою суть, и я понимаю — мне больше никогда не будет холодно.

Нет ничего, кроме огня и освобождения, и я позволяю ему поглотить меня до забвения.

Глава 20

Кайра

Я просыпаюсь в одиночестве, и за это я благодарна. Мои конечности дрожат, а голова налита свинцом. Я медленно вылезаю из кровати Каликса и останавливаюсь только тогда, когда мои ноги касаются холодного пола, чтобы оглянуться. Все змеи исчезли, и я наполовину задаюсь вопросом, не померещилось ли мне, что они там были,