Хозяйка старой пасеки 3 - Наталья Шнейдер

— С законом, конечно, спорить не дело, — согласился мужик. Говорил он уверенно и гладко, будто по писаному. Наверняка готовился. — Однако ж разве закон разрешает бабе-распутнице на свою семью напраслину возводить? Закон велит, чтобы баба мужа своего слушалась, как господа бога, а она что творит? Верни бабу беспутную под руку мужа, она жалобу заберет, и дело с концом.

Полкан глухо зарычал. Я положила ладонь ему на голову, успокаивая скорее себя, чем пса. Вдох. Выдох. Тепло собачьего тела, колючее прикосновение шерсти. Я стою на твердых досках крыльца, ветер несет запах еще не до конца просохшей от росы травы.

— Напраслину, говоришь? — тихо, очень тихо произнесла я. Нельзя срываться и орать. Нельзя показывать «бабскую дурь». — Значит, когда я скажу, будто своими глазами видела, как муж Матрену бил прямо у меня во дворе, и то же самое видел господин исправник и мой управляющий, — я кивнула на Нелидова, — тоже напраслину возведу?

— Так муж вправе жену учить… — начал было мужик.

— А вот закон говорит, что учить вправе, а истязать — нет. Закон говорит, что свекру со снохой жить — кровосмешение, грех перед богом и людьми. Стало быть, вы хотите, чтобы я распутника и истязателя покрывала? Чтобы, значит, сор из избы не выносить?

— Так Домна и без кормильца, и без сына осталась, — завел ту же шарманку мужик.

Я перевела взгляд на старуху. В какой-то степени мне было ее жаль — наверняка всю жизнь прожила такой же бесправной вещью, как Матрена. Но даже если бы у меня была возможность повлиять на исправника — я бы не стала этого делать.

— Жаль мне Домну. Да только не исправник в ее судьбе виноват. А ее муж, кровосмешением согрешивший. И сына своего воспитавший так, что тот вместо того, чтобы от отца, который и его обидел, отделиться и своей семьей жить, решил зло на слабом выместить. Если другие сыновья мать на старости лет прокормить не могут — пусть приходит, найду работу. Но против закона человеческого и божьего я не пойду.

— Так разве это по-божески — сор из избы выносить!

— Сор? — Я снова запустила пальцы в собачью шерсть. — Закон, мил-человек, это не сор. И эта земля — моя, а значит, и изба — моя. И я не позволю, чтобы в моей избе копилась грязь. За кровосмесителя и убийцу просить не буду. А что до старосты — он с вами, с миром, прежде всего нечестен был. На рекрутчину отсылал не по закону, а по произволу своему. Где это видано, чтобы молодого мужика, а не парня забрили, чтобы старостиного кровиночку от набора уберечь?

Мужики переглянулись. В этот раз никто не затянул про напраслину.

— Что ж тут скажешь, барыня, — произнес наконец тот, что говорил за всех. — Дело темное, супротив власти разве попрешь?

Конечно, особенно когда лично тебя беда не коснулась.

— Что вовремя не доложили — не виню, — холодно сказала я. — Однако подумай еще раз, за кого вы вступаетесь. За человека, который должен был вас, мир, от барского произвола защищать, а вместо того сам произвол устроил? Так вы справедливость понимаете?

— Прощения просим, барыня, — поклонился мужик. — За скудоумие наше. Вы хозяйка, вам и решать. Все по вашему велению сделаем.

Я не тешила себя надеждой, будто они что-то поняли. Они пришли защищать «своих парней». Защищать свой мирок, свой привычный, хоть и несправедливый, порядок от посягательств извне. И я для них — тоже «извне». Однако сейчас на моей стороне сила.

Один разговор едва ли что-то изменит. Да и вообще я вряд ли сумею совершить революцию в их головах. Но, может быть, хотя бы их дети вырастут хоть чуточку другими.

Вода камень точит. Другого пути нет.

— Ступайте, — сказала я. — И выбирайте нового старосту. Честного. И запомните: мне решать, что делать со своими работниками. Мне. И закону.

— Старосту представите мне, — впервые за все время подал голос Нелидов. — Как завсегда водилось. Я как управляющий представлю его барышне. Свободны.

Мужики поклонились и молча побрели восвояси. Герасим сошел с крыльца, опустился в земном поклоне. Я выдохнула и тяжело оперлась на перила. Руки дрожали.

20

— Спасибо за помощь, Сергей Семенович, — сказала я.

Да, он вмешался лишь в конце, но я знала, что он подскажет, если я сделаю что-то не то, и это успокаивало. Конечно, куда спокойней мне было бы, если бы за моей спиной…

Я оборвала эту мысль. В моем случае мечтать вредно.

— Я ничего не сделал, и вам не нужна была помощь. Однако будет лучше, если сперва я побеседую с тем, кого они выберут, чтобы не беспокоить вас, если человек окажется неподходящим. В конце концов, вы для того меня и нанимали — перехватывать дела, которые можно решить без вашего участия.

— Да, спасибо. — Я потерла лоб. — В Воробьеве тоже нужно выбирать нового старосту. И как-то наказать старого.

Нелидов кивнул.

— Да, я посылал мальчишек, чтобы предупредили, как вы велели. Если вы не против, я бы поговорил с людьми сам. В вашем присутствии, если желаете.

Я поколебалась. С одной стороны, я привыкла все контролировать, с другой — Нелидов прав. Я нанимала его, чтобы облегчить себе жизнь, а не чтобы проверять каждый его шаг.

Все же я спросила:

— Какое наказание вы придумали?

Одно дело в сердцах пригрозить мужику, бьющему жену, что велю всыпать ему батогов. Совсем другое — хладнокровно приказать выпороть человека. Не хотелось бы мне, чтобы от моего лица отдавались такие приказы. Телесные наказания если чему и учат — так это изворачиваться и врать. Страх, боль и унижение никого не делали лучше.

— Он пытался разрушить вашу пасеку. Если бы я был уверен, что он не украдет ваш секрет, заставил бы его делать доски на ульи и сами ульи. Под контролем Герасима. Разумеется, без оплаты.

— Ящик — он и есть ящик, ничего в нем особо секретного нет. Дело в рамках и вощине и знаниях, как все это использовать, а из моей головы не украдут. Так и поступите.

Похоже, мне понадобится больше ульев, чем я планировала изначально. Я намеревалась просто пересадить семьи, а потом контролировать роение, однако у пчел