Ее дикие звери - Э. П. Бали

тебя обратно в Блэквотер, Дикарь, — говорит мне Лайл. — Я мог бы замолвить всего пару слов в Совете.

— Я бы выбрался, — парирую я, наконец поднимаясь в вертикальное положение. — Мы знакомы со множеством зверей в Блэквотере.

Но Лайл криво улыбается мне.

— О, я тоже, Дикарь. Я тоже. — Он отряхивает ворсинку со своего костюма, и мне, черт возьми, трудно представить его в тюрьме.

Он освободился еще до того, как я туда попал, так что мы никогда там не встречались.

Однако он продолжает:

— А еще я мог бы сделать так, чтобы Аурелия тоже оказалась в Блэквотер.

Вот же ублюдок.

Мои глаза снова поднимаются на него, и мы оба знаем, что он меня поймал. Не ожидал, что Лайл окажется таким же безжалостным, как мы.

Они бы погубили Аурелию в федеральной тюрьме. Какой бы она ни была колючкой, внутри она мягкая и сладкая, как шоколадный пудинг. Она бы оказалась вне моей досягаемости, и я никогда не смог бы выполнить этот дурацкий кровавый договор Мейса Наги.

Я удивляюсь, когда Коса вмешивается.

— Ее отец этого не допустит.

— А, Змеиный король, — говорит Лайл, поворачиваясь, чтобы посмотреть на Косу. — Он интересный зверь. Ты знал, что он потратил каждый день прошлой недели, посылая мне коварные угрозы?

Лев потирает подбородок, как будто представляет себе письма, которые получил.

— Он держал ее отдельно от себя половину ее жизни, а теперь отчаянно хочет вернуть? Как же так получается?

Я знаю как. У Аурелии две формы. Это неслыханно. Невозможно. В наши дни это миф, но если кто-то и знает почему, так это Коса. Я бросаю взгляд на своего кровного брата, но он смотрит прямо перед собой.

Любой отец в здравом уме не захотел бы выпускать ее из виду. Мысль о том, что Мейс Нага вернет ее, приводит меня в бешенство от мыслей и образов, которые я не могу контролировать. Я снова набрасываюсь на электрические прутья.

Я бью по ним, как таран, и меня отбрасывает назад в десять раз сильнее. Ксандер тихо ругается.

— Остановись, — командует Коса.

Я стону и падаю на спину, моя кожа горит, сердце пытается вырваться из грудной клетки.

— Я убью тебя, — говорю я Лайлу.

Он вздыхает.

— Позволь мне помочь тебе, Дикарь.

— Мне не нужна твоя ебучая помощь.

— Вот что сейчас произойдет, — говорит Лайл нам троим. — Я не собираюсь обращаться по этому поводу к властям. Я не собираюсь отправлять тебя обратно в тюрьму, Дикарь. Но то, что мы собираемся сделать, — это быть честными друг с другом.

Он поворачивается.

— Коса, — Лайл шагает к клетке моего брата, позвякивая большими ключами у себя на поясе. — У меня сложилось впечатление, что у нас было взаимопонимание.

— Для тебя все могло закончиться намного хуже, Лайл, — хрипит Коса.

К моему удивлению, Лайл вздыхает и говорит:

— Я знаю. Вот почему мы собираемся прийти к другому соглашению. В обмен на то, что я не буду доносить на вас и приводить сюда палачей Совета, вы расскажете мне, почему вы все заключили кровавый договор со Змеиным Королем. Не пытайтесь отрицать это, потому что я видел змеиную магию на ваших пальцах, и метки точно такие же. Я видел этот тип магии в Блэквотере.

Глядя на Лайла, я понимаю, что этот ублюдок на самом деле отдаст нас на казнь. Я вижу, что в его глазах скрывается бешеный зверь, жаждущий крови. Он наслаждается насилием так же сильно, как и я.

Пока я в изумлении смотрю на льва, в моей крови пульсирует одно единственное слово, и я едва слышу низкий скрежет Косы, когда он посвящает Лайла в суть дела.

После этого Лайл глубоко вздыхает.

— Вам не нужно было беспокоиться о похищении, — говорит он. — Если Лия проиграет суд, ее отец потребует, чтобы с ней поступили по Старым Законам, а это значит, что она все равно вернется к нему.

Мой анимус ревет мне в уши, и я могу только переждать это.

Глава 28

Дикарь

Восемнадцать лет назад

— Давай, щенок. Подними руки, — рычит на меня папа за пределами октагона.

Я быстро поднимаю свои крошечные кулаки, решив больше не получать ударов, когда тигренок напротив меня рычит сквозь разбитую губу. У него тоже наметился синяк под глазом, но у меня немногим лучше.

Мы двигаемся по рингу, не сводя друг с друга зорких глаз. Здесь пахнет сигаретным дымом и травкой, а также кровью детенышей, которые сражались до нас. Они вытерли пластиковые коврики ринга, но я все еще чувствую запах железа.

Тигренок бросается на меня, я пригибаюсь и замахиваюсь своими волчьими когтями. Бью его в живот, и он вскрикивает, бросаясь на меня в ответ. Я слишком неуклюж, и он задевает меня по боку. Огонь обжигает мою кожу, и я понимаю, что он меня достал.

— Блядь! — кричу я.

Мужчины и женщины за пределами ринга смеются, потому что им нравится, когда щенки ругаются. Мой папа издает низкое предупреждающее рычание.

Я знаю, что это значит для меня. Это рычание.

Я атакую соперника всем, что у меня есть, нанося удары по его голове, шее, груди. Костяшки моих пальцев треснули, но я продолжаю наступать, размазывая по нему кровь. Мордочка детеныша покрывается его собственной кровью, блестит, как свежая краска, и я слышу хруст, но продолжаю атаку, потому что все, что я слышу, — это рычание моего отца в моей голове.

— Хватит, щенок, — раздается низкий рокот у моего уха. Меня поднимают прямо в воздух, когда взрослые выскакивают на ринг, чтобы проверить тигренка, который теперь лежит без движения.

— Отпусти меня! — кричу я волку, который держит меня за шкирку.

— Успокойся, щенок. Бой окончен. Ты победил.

Облегчение теплым душем накрывает мою голову, и я перестаю дергаться.

— Правда?

Он опускает меня на землю, и я смотрю на него своими опухшими глазами. Рубен очень массивный, даже больше моего отца, и он не бьет щенков, как это делают другие взрослые, поэтому он нам всем нравится.

— Дикарь, — рычит отец, и я, прихрамывая, ковыляю обратно к нему, пока он мечет в меня кинжалы взглядом с другой стороны ринга.

— Он хорошо сражался, Фенгари, — говорит Рубен, следуя за мной. — Сумел выпустить когти. Но ему нужно научиться сдержанности. Контролю.

Щенки обычно не могут вытащить части своей звериной формы до наступления половой зрелости. Извлечь их можно только побоями, и каждый раз это причиняет боль, потому что у меня мягкая кожа. Но папа быстро вытянул их из меня. Я выпячиваю грудь, потому