Парфюмерша из Ведьминой Хижины: путь к свободе - Молли Винтер

Я хотела возразить, вернуть деньги — ведь это все, что у нее есть, ее труд… Но я увидела в ее глазах такую мольбу, такую настоящую, материнскую заботу, что комок встал в горле. Эти несколько монет были дороже всех сокровищ Гордана. Это была не жалость. Это была любовь.

— Спасибо тебе, Марта, — прошептала я, сжимая узелок. — За все. За каждую чашку чая, за каждое доброе слово. Я никогда этого не забуду.

Мы посмотрели друг на друга — две женщины, раздавленные волей одного мужчины, и в этом молчаливом взгляде было больше понимания, чем в тысячах слов.

Через пятнадцать минут я уже спускалась вниз, волоча за собой не очень тяжелый саквояж. Они стояли там же, как памятники собственной низости: Инесса с маской оскорбленной невинности, Гордан с холодной яростью в глазах, но я не дрогнула.

— Ты еще одумаешься, — бросил он, и в его голосе чувствовалось раздражение. Его ручная собачка показала зубки, и это сбило его с толку. Инесса молчала, прижимая сына к себе, но в ее глазах читалось торжество.

Я медленно обвела их обоих взглядом, на губах играла язвительная, горькая улыбка.

— О, я уже одумалась, — мой голос прозвучал холодно и отчетливо. — Я наконец-то поняла, кем ты являешься на самом деле. И мне бесконечно жаль ее. — Я кивнула в сторону Инессы. — Она получила не повелителя, а жалкого подражателя, который ищет утешения в дешевых подделках, когда не может справиться с настоящей женщиной.

Я сделала театральную паузу, наслаждаясь тем, как его надменная маска начала трескаться, а на лице Инессы застыла растерянная улыбка.

— А тебе, милочка, — я обратилась к ней, — я желаю терпения. Вам с Горди — я намеренно произнесла это прозвище с сладкой, ядовитой насмешкой, — придется туго. Он ненавидит фамильярность. Ненавидит, когда его воля ставится под сомнение. И просто обожает… разочаровывать. Уверена, вы с Горди будете очень счастливы. Пока он не найдет себе очередную… более послушную игрушку.

Я увидела, как он побледнел от бешенства, а ее лицо исказила обида.

Не дожидаясь ответа, я что есть силы хлопнула дверью за собой. В моем воображении этот хлопок отозвался громоподобным раскатом, от которого по стенам его родового гнезда поползли трещины, посыпалась штукатурка с его гордыми гербами, а с потолка рухнула люстра прямиком на их идеальные, мерзкие головы. В реальности же дверь просто глухо захлопнулась, отрезая меня от прошлого.

Я оказалась на улице. Одна. Одетая в простое платье, с саквояжем, в котором была вся моя прежняя жизнь, и с разбитым в дребезги сердцем. Воздух, который еще минуту назад пах свободой — мокрой землей и опавшими листьями, — вдруг показался удушающим. Куда идти? Что делать? У меня не было планов — только гнев и боль. Но в глубине души теплилась искра надежды, крошечная, как семя, брошенное в промерзлую землю. Нужно лишь пережить зиму, чтобы дать ему прорасти.

Глава 2: Слезы в луже делить с котом

Я шла, не разбирая дороги, захлебываясь собственным отчаянием. Слезы, которые я так яростно сдерживала перед Горданом и его жалкой любовницей, теперь хлынули наружу водопадом стыда, боли и унижения. Они текли по моему лицу горячими ручьями, смешивались с пылью дороги и заливали глаза, превращая мир в размытое, соленое месиво. Я не видела куда иду, не слышала ничего, кроме собственных рыданий. Особняк Гордана — мой бывший дом, моя тюрьма и моя несбывшаяся мечта — давно скрылся из виду, а я все брела по пыльной проселочной дороге, куда меня занесла слепая истерика.

Мысли путались, цепляясь за обрывки воспоминаний, и теперь так сильно жгли душу, словно раскаленное железо: его холодные глаза, смотрящие на меня с презрением, самодовольная ухмылка, когда он произносил свое язвительное "прошу любить и жаловать", притворно-робкий взгляд той… Инессы, в котором читалось торжество и насмешка.

В глазах снова предательски запершило, и меня накрыла новая волна отчаяния, с которой я уже не могла бороться. Рыдания вырывались из груди сами собой, глухие и надрывные, сотрясая все тело. И в этот самый момент, когда казалось, что хуже уже быть не может, мой носок со всей дури угодил в здоровенный, наполовину врытый в землю камень.

Острая, жгучая боль пронзила ногу, заставив выдохнуть хриплое — Ай! Черт! Да как же так…

Невыносимая тяжесть саквояжа и собственного горя перевесили последние силы. Я, не удержав равновесия, грациозно, как мешок с картошкой, шлепнулась в огромную, грязную лужу у обочины.

Холодная грязь мгновенно пропитала платье, но физическая боль была ничто по сравнению с душевной. — Вот просто идеально, — прошептала я с горькой иронией, ощущая, как по щекам снова текут предательские слезы. — Венец унижения. Сиди в грязи, бывшая жена могущественного дракона, и реви, как последняя дура.

Я не стала даже сразу выбираться. Уткнулась лицом в колени, их я уже не чувствовала от холода и грязи, и дала волю рыданиям, душившим меня все это время.

— Мяв.

Я вздрогнула и подняла голову. Сквозь пелену слез я различила на обочине, на большом замшелом валуне, силуэт. Черный, как ночь, кот с изумрудными глазами. Он сидел в позе сфинкса и с нескрываемым интересом наблюдал за моим душераздирающим представлением.

— Иди отсюда, — хрипло прошипела я, смахивая с лица смесь слез и грязи. — И без тебя тошно. Насмехаешься надо мной, да? На своем кошачьем…

Кот лениво приоткрыл пасть, и раздался скрипучий, низкий голос, в котором странным образом сочетались ворчание и бархатные нотки, словно кто-то провел смычком по ржавым струнам:

— Мур-р-р… Почему же на кошачьем, милочка? Я изъясняюсь на твоём родном языке, — он сделал театральную паузу, и его усы дернулись в подобии усмешки. — Хотя, должен отметить, твой нынешний эмоциональный потоп, конечно, впечатляет. Но позволь сделать замечание: в этой луже вчера принимала ванну целая семья барсуков. Довольно вонючих, если тебе это интересно. Их ароматный шлейф, полагаю, не лучшим образом сочетается с твоим текущим… довольно статусным парфюмом под названием «Отчаяние».

Я застыла с открытым ртом. Ну, говорящие животные — это конечно не новость. В нянькиных сказках, которыми они пичкали меня в детстве, их было полно. Да и при дворе Гордана иногда рассказывали о них. Но чтобы вот так, запросто, на дороге… Лично со мной такого никогда не случалось. Моя жизнь была позолоченной клеткой с очень строгим уставом. И живя в чудесном мире, я видела очень мало чудес.

— Ты… ты говоришь? — все же выдавила я, бессмысленно тыча пальцем в его сторону. Теории теориями, а на практики все