Мой бывший - зверь - Анна Григорьевна Владимирова

мне голову, вопросительно вздернув бровь. Черт, ну как же он хорош! А этот его парфюм, окутавший меня за нашу совместную поездку, уже подобрался к мозгам, парализуя их, не иначе. И я расценила его молчание как согласие. — Почему вы вчера ответили на мой звонок?

— Я ждал другого звонка. Устал. И случайно ответил вам.

— Но вы могли бросить трубку.

— Я давал клятву Гиппократа, — досадливо процедил он. — А вы так быстро протараторили речь о моей важности для чьей-то жизни, что я уже не смог отказать.

— Вы никогда не отказывали?

— Если у меня было время и ресурс — нет.

Створки лифта открылись, и мы вышли с ним на верхнем этаже. Я все норовила пропустить его вперед, но он изящно оказывался рядом, заставляя чувствовать себя глупо.

— Яна, мне туда же, куда и вам, — раздраженно заметил он.

— Простите, — пристыжено пролепетала я и запоздало перестала метаться по коридору.

Все внимание персонала уже было приковано к нашей паре.

— А вы всегда приезжаете на работу в три часа дня? — поинтересовался он.

— Нет. Я и до утра не работаю обычно, — неожиданно раздраженно выдала я. — А вы любите, чтобы ваши помощники ночевали в больнице?

И в этот момент Князев вдруг плавно опередил меня на пару шагов и взялся за ручку двери в приемную главврача, но я его маневр успела заметить лишь тогда, когда влетела в его грудь. Вместе со стаканчиком вожделенного кофе.

— Простите! — отскочила я, смущенно вскидывая руки и разливая остатки ароматного капучино ему еще и на брюки.

Последовала немая пауза, в которую я вскидываю голову и обжигаюсь чуть ли не осязаемо о его злой взгляд. Князев замирает с открытой дверью и даже не пытается отреагировать как нормальный человек — зашипеть, оттянуть рубашку, залитую кипятком, сматериться… Вместо этого он стоит и убивает меня взглядом, пока я не додумываюсь отбросить стаканчик и кинуться к нему, чтобы снять с него рубашку. Я с разбегу впиваюсь в пуговицы дрожавшими пальцами, приговаривая «боже-боже-простите», и принимаюсь оголять его грудь.

Сбежались все — секретарь босса, сам Павел Петрович и все, кому так повезло попасть в эпицентр моего позора. Они стояли и пялились молча! Ни одной заразе не пришло в голову меня остановить! А я не могла остановиться сама. На третьей пуговице я подумала, что хана мне — меня уволят, напишут самую трагичную рекомендацию на свете, и я умру от голода, больше не найдя себе работу. На четвертой и пятой пуговице от отчаяния я схватилась за простую истину: «Делаешь глупость — делай ее уверенно!»

— Что вы стоите?! — хрипло заорала я на последней пуговице и рывком вытащила рубашку Князева из брюк. — Принесите что-нибудь от ожога!

Куда мне девать чертов взгляд?! От открывшегося вида на его крепкий живот и полоску темных волос, уходивших за пояс, меня едва не ослепило. Спасаясь от полномасштабного конфуза, я вскинула взгляд на лицо Князева и вспыхнула не только щеками, но и всем телом! А он точно ждал этого, усмехаясь мне так, будто с этим моим позором выиграл пари на миллион.

Толпа заметалась, загудела, но не так эффективно, как требовалось. Тогда Пал Петрович раздал конкретные указания, и вместе мы завели Князева в его приемную. Босс рассыпался в недоуменных извинениях, а я задыхалась от смущения, еле переставляя ноги. В какой-то момент у меня перед глазами вдруг стало темно, а звуки сначала выключились, а потом сменились на противный писк.

— Перцева! Янка! — бессильно требовал Петрович.

— Уберите это, — рычал Князев, прижимая к груди. — Где каталка?

К груди?! Я дернулась, но он меня не выпустил.

— Каталку! — пронеслось по коридору.

Боже мой, ну что за сюр?!

— Отпустите, пожалуйста, — заерзала я, пытаясь проморгаться. — Мне уже лучше.

— Вам не кажется, Яна, что командовать — не ваше? — вдруг вкрадчиво усмехнулся он мне на ухо.

Шел куда-то, и я все не могла понять — меня потряхивает от его шагов, пережитого или происходящего сейчас. Он ведь идет по коридору с оголенной мной грудью и несет меня на руках. Сердце снова заколотилось где-то в горле, и я притихла в его руках, испуганно хлопая глазами.

— Каталка, — провозгласили вдруг рядом, и Князев усадил меня на подогнанный транспорт, но улечься не дал:

— В коленно-локтевую, Яна Анатольевна, — приказал сурово. — А то у тебя сейчас сердечный приступ случится…

— Боже, зачем?! — задохнулась я, округляя глаза. — Игорь Андреевич, мне плохо! Не надо в коленно-локтевую, пожалуйста! Я больше не буду поливать вас кофе!

В коридоре тем временем собиралось все больше народа. Кто-то даже заржал после моего сопливого монолога, но Князев не разделил веселья.

— Яна, вы совсем дурочка?! — рявкнул он и собственноручно поставил меня на каталку на четвереньки и надавил между лопаток. — Быстрее в смотровую!

При всем моем унижении был в этой позиции один плюс — я больше никого не видела. Слышала, что в лифте с нами собралось несколько человек, но Князев ни с кем не разговаривал, держа руку на моем пульсе — то на запястье, то на шее. Когда меня вкатили в смотровую, он помог мне подняться и улечься на спину. Его тревожный взгляд прошелся по лицу, и я лишь вздрогнула, когда он вдруг рывком распахнул мою рубашку, совершенно не заморачиваясь пуговицами. Я только округлила глаза и обреченно вперила взгляд в потолок.

Как мы дошли до того, что раздели друг друга при всей больнице в первые сутки сотрудничества?

Ладони Князева оказались такими горячими, что в горле пересохло. Сердце продолжало выбивать неровную чечетку о грудную клетку, и мне казалось, я подпрыгиваю под этот ритм. Но все это показалось ерундой по сравнению с тем, что Князев вдруг парой точных движений оставил меня и без лифчика.

— Как она? — влетел Пал Петрович в смотровую, но Князев рявкнул ему выйти, и с нами осталась одна медсестра.

— Яна, жалобы на сердце были? — сурово глянул на меня и выдавил на датчик каплю лубриканта.

— Нет, — прошептала я, совсем теряясь от эмоций и ощущений. Мне определенно нехорошо — страх накатывал волнами, и становилось плевать, кто именно взялся меня спасать. Но волна отступала, и меня накрывало стыдом, смущением и чем-то еще, сбивавшим дыхание и