Кассиопея - Ханна Ким

но вместо этого Мингю садится в компьютерное кресло и прокручивается в нем пару раз. Бросает быстрый взгляд на свое отражение сбоку, взвешивает все за и против. Решает пойти другим путем.

– Как бы ты отреагировал, если бы я сказал, что это зеркало не просто стремное, а стремное? – усердно акцентирует он интонацию на последнем слове, изучает лицо напротив на предмет малейшей смены эмоций. С Тэёном никогда не срабатывает простое «не хочу» или «не могу», ему всегда нужны причины – желательно интересные такие, пестрые, чтобы можно было повертеть в руках и пощупать, цветом полюбоваться.

– То есть?

– Я все еще думаю, что мне показалось тогда, но… – Мингю прерывается на мгновение, хочет опять на отражение свое посмотреть, но сдерживается, – с ним как будто что-то не так. Вот тебе не кажется, что на тебя оттуда смотрит кто-то?

Тэён выгибает бровь скептически, бросает сложенную ткань куда-то в сторону, смотрит на зеркало опять, взглядом ощупывает медленно сверху вниз.

– Я вижу только свое охуевшее от жизни лицо.

– Ладно, забудь, – быстро сдается Мингю.

В ответ только плечами пожимают, но он все равно подмечает то, что взгляд Тэёна меняется – в него закрадываются подозрения и легкая настороженность. Просто он слишком хорошо Мингю знает. Просто он в курсе, что Мингю таким не шутит – это его прерогатива.

Тэён уходит через пару часов. Оставляет после себя недоеденную пачку чипсов, принесенную с собой, смятый плед на кровати и пачку сигарет на скамейке у крыльца, ее Мингю спасает от дождя, унося в дом. Кладет на стол рядом с ноутбуком, долго всматривается в предупреждения о вреде курения, которые занимают больше половины упаковки, и думает о том, что неплохо бы такое писать и поверх всего, что оставляют после себя люди. Мол, не трогайте, может навредить вашему психическому здоровью. А может, и физическому, потому что заснуть этой ночью не получается никак.

Мингю долго ворочается, сбивает плед в ногах, то кладет подушку под голову, то кидает ее на пол. За окном льет дождь; где-то вдалеке начинает завывать сирена скорой помощи, но звук этот быстро теряется в шуме дождя, который усиливается и словно стремится поглотить все постороннее, полностью завладеть окружающим миром и помешать ему существовать дальше в привычном ритме.

Мингю подрывается с кровати и включает свет. Поднимает с пола подушку, поправляет плед, наворачивает пару кругов по комнате. Уходит на кухню, сидит там с полчаса, нехотя попивая имбирный чай, принесенный Чонхо еще в первый день, потому что ничего другого больше нет. Возвращаться в комнату не хочется. Мингю мысленно делает пометку рядом с «все-таки попросить Тэёна помочь перетащить зеркало обратно в кладовку», потому что надоело уже чувствовать себя неуютно в месте, где предстоит жить ближайшие полгода точно. Он ценит комфорт, ценит спокойную атмосферу – особенно если касается это пространства, в котором он находится большую часть времени.

А это просто пиздец какой-то. Еще и дождь этот проклятый.

Может, дело и не в зеркале вовсе. Может, Мингю просто нужно нечто, на что можно списать эту вязкую тревогу, которая топит его изо дня в день. Может, ему просто необходима причина всех его проблем – и чтобы она была с именем и формой.

И она, кажется, действительно в зеркале. Но не в нем самом, а в отражении.

Мингю возвращается в комнату и подхватывает с пола ткань. Отрицание – слишком классная штука, и он пока не готов от него отказываться. Он встретится со своей проблемой, честно, но чуть позже. Когда-нибудь обязательно. Но не сегодня – сегодня не надо, сегодня поспать бы спокойно.

Секундная стрелка настенных часов тихо жужжит надоедливой мухой, переваливает за двенадцать; минутная вздыхает устало и движется следом за ней. А Мингю двигаться перестает совсем, выпускает ослабевшими пальцами потрепанную ткань, не успевает даже руки поднять, чтобы зеркало ею закрыть. Ничего не успевает, потому что по отражению в зеркале волной проходит уже знакомая рябь, которая исчезает в нижнем правом углу, забирая с собой отражение лица и мира позади.

Мингю больше не видит себя. Комнаты своей не видит тоже. Зато видит другую – незнакомую совсем, со стенами бледно-голубыми и ковром пушистым на полу. В другой комнате шторы на окне раздвинуты, а само оно открыто нараспашку. Мингю сглатывает тяжело, не слышит больше секундной стрелки часов за гулом в ушах и смотрит на…

Кого-то.

Это кто-то стоит к нему спиной, держится за ручку раскрытого окна и чертит указательным пальцем свободной руки что-то на чуть запотевшем стекле. Мингю смотрит на чужую фигуру, упирается взглядом в плечи, затылок, волосы темные. И чувство такое гадкое и склизкое до жути, что он этого человека знает. Что знакомы они уже сто лет, если не больше. Что в школу одну ходили, может.

Чужой палец застывает на стекле, перестает чертить слова, которых он не видит; плечи вздрагивают. На Мингю оборачиваются резко, стремительно, застают этим врасплох, хватают за сердце обеими руками, и то издает особенно громкий и надсадный удар. Потому что нет.

Быть этого не может.

Мингю путается в ткани на полу, теряет равновесие и падает назад, больно ударяясь копчиком. А когда поднимает взгляд обратно к зеркалу, то видит там только свое перекошенное лицо и комнату позади – уже знакомую.

Минутная стрелка вздыхает во второй раз и тихо щелкает. Он дергается и смотрит на часы, которые показывают час четырнадцать ночи.

Мингю будит Тэёна в половину второго и, ничего не объясняя, просит приехать на следующий день.

– Ну и что стряслось? – с порога спрашивает Тэён, бросая портфель у входа прямо на обувь Мингю. – Ты же знаешь, что у меня сегодня самый паршивый рабочий день на неделе и сейчас мне хочется только банального человеческого поспать.

– Проходи давай, – пихает его Мингю, и тот едва успевает обувь снять.

У него уходит слишком много времени на то, чтобы объяснить Тэёну, что произошло, – и не потому, что рассказ сам по себе длинный и перенасыщенный деталями, а потому, что Мингю тянет слишком длинные паузы между предложениями и хмурится до того остро, что под конец Тэён не выдерживает:

– Успокойся.

– Я спокоен. Просто мне нужно убедиться в том, что у меня не сдвинулся чердак.

– И поэтому меня позвал?

– Кто-то еще должен это увидеть.

Тэён вертит в руках кружку, на дне которой болтаются остатки имбирного чая, и начинает хмуриться сам. Ломает брови свои до острых углов и молчит задумчиво.

– Я тебе верю, – говорит уверенно спустя