Месть за моего врага - Алексин Фолмут Фэролл

III. 21

(Сердце)

Когда Марья Антонова умерла, Дмитрий Фёдоров аккуратно положил её сердце в шкатулку и разместил её на своём столе, ожидая момента, когда он сможет с ним расстаться. Ещё семнадцать лет назад она рассказывала ему о своём желании: чтобы её сердце было похоронено и надёжно спрятано.

Дмитрий не был готов попрощаться с ней — и, возможно, никогда не будет, — но, так или иначе, ему казалось неправильным удерживать ее в таком состоянии. Держать ее замершей, как и он сам, неспособной предотвратить грехи, совершенные их семьями: эту вражду и, следовательно, ужасы, которые неизбежно за этим последуют.

Дмитрий понёс шкатулку с осторожностью к месту, где впервые признался ей в любви. Земля там была твёрдой, копать было тяжело — он делал это руками, — но в конце концов вырыл яму у подножия дерева в саду, где они играли детьми. Здесь он говорил ей о своих чувствах. Здесь он её целовал. Здесь он её любил. И теперь он похоронит её, как она когда-то просила.

Он замер, держа шкатулку в руках, и нахмурился, заметив что-то странное.

Пульс, понял он с тревогой, и дрожащими пальцами открыл замок.

В тот момент, когда он резко распахнул крышку, сомнений больше не осталось. Сердце внутри билось. Оно пульсировало, каждое движение было ритмичным и точным. Ошибки быть не могло.

Чудо, которым было сердце Марьи Антоновой, каким-то образом ожило, и Дмитрий, затаив дыхание, смотрел, как оно посылает ему знак. Призыв. Объявление войны.

«Береги его для меня, Дима. Не дай никому его найти».

Дмитрий медленно улыбнулся, и его улыбка засияла, как солнце.

Сердце Марьи Антоновой начало войну. И как-то оно её завершит.

III. 22

(Жизненная сила и органы)

Раздался глухой стук, и Бринмор Аттауэй поднял взгляд, наткнувшись на фигуру старика, внезапно появившегося в его гостиной.

— Это что, почка? — выдохнул он, ошеломлённый.

— Да, — подтвердил старик, усаживаясь напротив Брина с болезненной гримасой и медленно опускаясь на подушки дивана. — Жить можно и без неё, — пробормотал он, — но доставать её совсем не весело.

— Но… — Брин заморгал. — Как это… что вы…

— Ты правда думаешь, что я не знаю, что творится у меня за спиной, особенно когда дело касается моих детей? — спросил старик. И тогда Брин понял, кто перед ним: отшельник Кощей Бессмертный, глава семьи Фёдоровых.

— Сегодня я потерял одного сына, — печально произнёс Кощей. — И я не потеряю другого. Долг моего сына Романа тебе оплачен.

Брин принюхался к почке, и его чувство справедливости заставило его нахмуриться.

— Это… слишком, — пробормотал он хрипло, прекрасно понимая, что магия такого ведьмака, как Кощей, стоит намного больше, чем магия даже старшего из его сыновей. — Сделка неравная. Мне следовало бы предложить вам что-то взамен. Например, информацию.

Кощей фыркнул.

— И что я должен узнать от бескрылого фейри?

— Я не лишён своих даров, — ответил Брин. — Меня называют Бридж не просто так, Лорд Бессмертный.

— Ты можешь переходить между мирами? — осторожно уточнил Кощей, и Брин кивнул, склоняя голову.

— Приходится время от времени навещать маму, — пояснил он. — Хотя большую часть сегодняшнего дня я провёл в другом месте. За завесой, — добавил Брин, и Кощей нахмурился.

— Почему это должно меня волновать? — сухо спросил Кощей, легонько дёрнув пальцами.

И внезапно для Брина на первый план вышло не неравенство сделки, а желание преподать ведьмаку, — или, возможно, сразу нескольким ведьмакам, — урок о том, что нельзя так легко легко сбрасывать его со счетов.

— Это имеет значение, — лениво отозвался Брин. — Потому что Марьи Антоновой там нет.

Кощей застыл, ошеломлённый.

— Что? Как такое возможно? Но…

— Марьи Антоновой нет в Царстве мёртвых, — повторил Брин, — а значит, слухи о её смерти были сильно преувеличены.

— Но… Саша тогда, — запнулся Кощей. — А Саша? Она там? Яга сдержала своё слово, Саша действительно мертва?

Брин позволил себе лёгкую усмешку, цепко схватив почку своими пальцами фейри.

— Это, Кощей Бессмертный, — сказал он, — не входит в условия нашей сделки.

III. 23

(Маленькая смерть)

Саша помнила, как оставила Льва и поднялась, вставая между Романом и Иваном. Также она помнила, что видела кого-то — свою сестру, Марию. Неужели это был призрак? И разве она теперь сама не стала чем-то вроде призрака?

Не глупи, Сашенька. Это всего лишь маленькая смерть.

Очень временная.

Едва ли достойная внимания.

Ты даже не почувствуешь её, когда проснёшься.

— Маша? — выдохнула Саша, услышав голос сестры, и ее рука протянулась к ней, маня. Она заставила себя сфокусировать размытое зрение и узнала лицо матери за вуалью; затем она протянула руку в ответ и почувствовала резкий рывок, как будто ее вытаскивали из воды. А затем холодный, чуждый воздух ворвался в ее легкие.

— Где я? Что происходит?

— Тише, Саша, не двигайся, — раздался голос матери. В череде размытых образов появилась ещё одна четкая фигура. Лицо её было знакомым, тёмные локоны в стиле сороковых годов упали рядом c лицом Саши.

— Мама, я думаю, ей стоит дать минутку, чтобы прийти в себя, не правда ли?

— Маша, — наконец, с трудом, выговорила Саша, в полном изумлении. Марья улыбнулась, довольная, когда туман в глазах Саши рассеялся, и её взгляд остановился на неровном шраме, пересекавшем грудь сестры, ясно видном сквозь тонкий шёлк сорочки.

— С возвращением, Сашенька, — сказала Марья, ослепительно улыбаясь. — Идём, — позвала она, взяв Сашу за руку. — У нас с тобой много работы.

Сестры Антоновы днем ранее

(Ирина и Катя)

Екатерина Антонова, которую называли Катей, и её сестра-близнец Ирина разделяли общее несчастье — идти по стопам своей старшей сестры Марьи, как по порядку рождения, так и по силе привязанности. Ни одна из них не была такой умной или красивой, как Марья — их блистательная сестра Маша, любимица матери и отца и, несмотря ни на что, всех сестёр — и какое-то время эта преемственность причиняла им невыносимую боль. Но лишь когда мать, Баба Яга, отозвала их в сторону, они поняли, что быть второрожденными — это тоже сила.

— Зависть — пустая эмоция, — сказала им Яга, когда они были ещё совсем маленькими. Она держала их крошечные подбородки своими длинными пальцами, её тёмные глаза пронзали их, непоколебимые и не терпящие слабости. — Вы рождены от моей крови и магии вашего отца, и вы не будете её тратить; ни единой капли. Вы — дочери Антоновых, не меньше, чем ваша сестра, и вы найдёте в себе такую силу, о какой никто не посмеет и