Ведьмин костёр: обожжённые любовью - Татьяна Геннадьевна Абалова

перевалом? У нас ни кола, ни двора. Мы даже не сможем заявить права на свои земли. Кто в нас признает наследников Ратиборов и Беримиров? Кто пойдет за нами? Мы сами на себя не похожи. Самозванцы. Легко рассуждать и строить планы, когда ты сыт и живешь в тепле.

– Я знаю, что виновата. И принимаю наказание. На колени встала не умолять, а поблагодарить за ласку и тепло, какими вы нас одарили. Я благодарна вам за милость, оказанную сироте, и никогда не забуду ваших добрых деяний. Вы вернули мне мужа, а вместе с ним веру в чудо. Но сейчас у меня болит душа за вас... Как вы справитесь, оставшись одна?

Ега положила ладонь мне на голову.

– Думаешь, дом, корова и куры были нужны мне? – она покачала головой. – Я создала этот мир для вас. Боги не нуждаются в мирском.

– Боги? – я подняла голову. Ега лишь хранительница колдовского источника и посредница между людьми и богами, но сама всегда остается смертной. Пусть живущей долго, но нуждающейся в еде, воде и отдыхе.

– Мне очень жаль, Ясна, что я вынуждена с тобой расстаться. С вами я узнала, какой была бы матерью, если бы мои дети дожили до ваших лет, – Ега стянула с шеи платок, и я увидела под ним нитку жемчуга. Я помнила ее. Я поднесла эти бусы в жертву Великой Ткачихе в храме города Ахмыла.

– Богиня Мокошь?! – прошептала я, не веря своим глазам.

– Ты единственная, кто спросил у меня, как я вынесла гибель своих детей, как справилась со смертельной болью. И отдала самое ценное, что у тебя осталось в память о родителях. Так вот я отвечу, – Великая Ткачиха сняла с себя жемчуг и навесила его мне на шею, – я не справилась. Я до сих пор не справилась. Боль матери, потерявшей своих детей, ничем не унять.

Она заставила меня встать с колен. Богиня Мокошь поцеловала меня в лоб.

– Спасибо тебе за то, что была мне хорошей дочерью. А тебе спасибо, – она обернулась на застывшего в дверях Игната, который уже навесил на себя люльку со спящим ребенком, – за то, что был мне ласковым сыном. С вами я вспомнила, каково это быть любящей матерью. И узнала, что значит быть бабушкой, – она подошла к Добромилу и погладила его по рыжей головке.

– Это вы пели мне песню, когда я не могла разродиться? – я смотрела на богиню во все глаза. Она за мгновение неуловимо изменилась. Из старухи превратилась в прекрасную деву с длинными распущенными волосами, с добрым взором и ласковой улыбкой.

– Да, я. Эту песню я пела бы своей дочери, если бы она маялась, как и ты, в родах. Берегите своего мальчика. Я привязалась к нему. И буду следить за ним столько, сколько хватит сил, – Мокошь наклонилась и поцеловала Добромила в лоб. Мальчик во сне улыбнулся.

Я заплакала. Нет, она не оставила нас своей милостью. Мне будет достаточно, если Великая Ткачиха хоть одним глазом присмотрит за нашим сыночком.

– Берите все, что понадобится в долгом пути. Будьте счастливы и... прощайте!

Мы оба поклонились Великой Ткачихе в пояс. А когда распрямились, ее уже не было. Через некоторое время содрогнулся дом, застучал станок. Богиня вновь принялась ткать. Еще есть люди, верящие в нее, еще есть судьбы, за которые она в ответе.

Глава 29

Мы молча собирали вещи, понимая, что все оставшееся после нашего ухода никому не будет нужно. Боги не живут мирской жизнью. Вывели из конюшни лошадей. Двух впрягли в телегу, одну привязали сзади, рядом с коровой. Кур посадили в клетку и пристроили сзади. Навалили перин, чтобы спать по очереди и не замерзнуть. Это в приграничье было вечное лето, а за перевалом только вступил в права снегогон, народ гулял Масленицу.

Постояли перед домом, прощаясь с ним.

– Я так и не узнала, где находится колдовской источник, – вздохнула я.

– Это колодец, – не поворачивая головы, ответил Игнат.

Ну правильно. Чтобы что–то спрятать, надо поставить его на видном месте.

– Но ты же уверял меня в обратном! – я с укором посмотрела на любимого.

– Чтобы ты устроила вокруг него пляски?

Он был прав. Знай я, что колодец и есть колдовской источник, крутилась бы вокруг него, гадая, как бы применить его силу. Но, видать, не судьба.

– Давай хоть попьем на прощание? – я толкнула плечом Игната. – Колдовской же. Вдруг полегчает на душе?

– Я взял с собой бутыль, – он кивнул на телегу. – Поехали. Солнце садится. Ты же не хочешь встретиться с кем-нибудь из разгневанных богов?

– Нет, не хочу. Поехали, – я грустно улыбнулась любимому и залезла в телегу. Устроившись на облучке, взяла из рук Игната ребенка. – Мы обязательно будем счастливы, правда?

– Правда, – он сел рядом и взял в руки вожжи.

Мы держали путь к горам. Без снега нетрудно было найти дорогу. Поплутав среди холмов, вскоре оказались у подножия скал. На подъеме я оглянулась на островок, лежащий посреди зеленого моря. В лучах заходящего солнца дом казался старой покосившейся хижиной. Ни в одном окне не горел свет. Нас там больше не ждали.

– Прости, что я все испортила, – сказала я Игнату, прижавшись щекой к его плечу.

– Не вини себя, – он поцеловал меня в макушку. – Ты хотела, как лучше. В тебе говорила вера в людей. Но я даже рад, что нас выгнали. Пришла пора жить своей жизнью.

– Но у нас ничего нет. Ни дома, ни денег.

– У нас есть мы. А это уже много. Есть ради чего стараться.

На самой верхотуре, там, где я впервые увидела поляну и стоящий на ней дом, мы остановили телегу.

– Смотри! – позвал меня Игнат.

Он слез с облучка и подошел к краю скалы. Я пошла за ним следом. Внизу больше не было зеленого моря холмов. Как не было поляны с домом. Кругом громоздились высокие горы, еще не скинувшие с себя снег.

– Куда все исчезло? – спросила я, понимая, если даже растает снег, холмов, волнами расходящихся от небольшого плоского пятака земли, больше не будет.

– Мир Слави и Нави больше для нас не доступен. Как никогда не был доступен для